На него «навалилось», а Алиса ничего не поняла, приставала срасспросами и утешениями, лезла с какими-то своими проблемами, которые нужнобыло срочно решить, а он не мог заниматься ее проблемами!.. Он и всегда-тоискренне полагал их пустяковыми, а уж нынче ему и вовсе было не до того! Ну,что ей стоило как-то… потерпеть немного, что ли!

Впрочем, Долгов всегда старался быть справедливым и готовпризнать, что в последнее время с ним было трудно, но не настолько же, чтобы отнего уходить!..

Может, в больницу поехать?.. Там все ясно и понятно, там еговсегда ждут и он всем нужен.

Вздыхая, он свернул направо, проехал под мостом и вырулил напривычную дорогу. В больницу так в больницу!

Потом он подумал, что нужно сообщить Алисе, что он в Москве,– она ненавидела самолеты и всегда переживала, когда он улетал в командировки!– вытащил телефон и нажал кнопку.

– Привет, – холодно сказал он, когда она ответила. – Яприлетел.

Она помолчала.

– Хорошо.

– Еду домой.

Она еще помолчала, а потом сказала, что это тоже хорошо.

Сейчас завою, подумал Долгов, но не завыл.

Ровным голосом он пожелал ей доброго вечера, хотел былошвырнуть телефон на щиток, но не швырнул, аккуратно засунул в карман и прибавилгазу. Джип рычал и подпрыгивал, перелетая через ухабы и лужи.

Дождь, что ли, вчера был? Вон сколько воды налило!..

В Берлине не было дождя, стояла липкая европейская жара, аон по этой жаре еще таскался в музеи – он любил картинные галереи и всегдастарательно их посещал. Берлинские музеи не доставили ему никакогоудовольствия, и он даже хорошенько не понял, из-за чего – то ли из-за этойсамой жары, то ли из-за того, что он был невнимателен и думал все время одругом, то ли из-за того, что Алиса от него ушла!

В больнице его никто не ждал.

– О!.. – сказал дежурный анестезиолог, которого ДмитрийЕвгеньевич не любил. – А вы откуда!?

Анестезиолог что-то жевал и с усилием проглотил, когдаДолгов заглянул к нему. От этого глотательного движения в пищеводе у негочто-то пискнуло.

– Ну, как у вас – все нормально? – тихо спросил Долгов.

– Да все хорошо вроде. Тихо-спокойно. Семеро всего. Толькоодин плохой, а остальные ничего.

– А этот плохой с чем?

Анестезиолог подумал, словно не сразу вспомнил, а может, ине сразу.

– Панреанекроз. Терентьева больной, главврача, – добавил какбудто со злорадством. Некоторое противостояние и ревность «титанов» друг кдругу были всем хорошо известны.

Пока ты по заграницам раскатывал, сложного и интересногобольного главврач оперировал, вот что имел в виду анестезиолог, и ДмитрияЕвгеньевича это должно было задеть.

– А еще с телевидения приезжали, – заговорщицки сообщил он ипридвинулся к Дмитрию Евгеньевичу поближе. От него пахло едой, и Долгову былонеприятно. – Все о вас расспрашивали. Вынюхивали что-то.

Долгов ничего не понял.

– Зачем?

Анестезиолог пожал плечами, вид у него был торжествующий.

– Вас расспрашивали?!

– Да не меня! Всех расспрашивали – и главного, и МариюГеоргиевну, и медсестриц наших.

Долгов немного подумал.

– А… чего хотели-то?

– Да все из-за того писателя, который богу душу отдал у васв отделении, помните?

И весь этот разговор дурацкий, и вопрос «помните?» – какбудто он мог забыть! – и тон свидетельствовали о том, что анестезиологчрезвычайно счастлив, что «телевизионщики вынюхивали» и что авторитетбезупречного Дмитрия Евгеньевича вдруг взял да и пошатнулся, да еще искандальчиком запахло, ох, запахло!..

Смирение, напомнил себе Долгов. Смирение христианское!..

– Они к Терентьеву просились, но он отказал. Мол, до вашегоприезда ничего сказать не может, и вообще интервью не дает. У нас, говорит,одна звезда, Долгов Дмитрий Евгеньевич, вот он пусть и дает, а мы простыеврачи, какие к нам вопросы!..

Долгов посмотрел анестезиологу прямо в лицо.

И тот вдруг засбоил, смешался, стал отводить глаза и безнадобности трогать на столе какие-то предметы.

Дмитрий Евгеньевич ничего не сказал, решительными шагамиушел из кабинета в сторону второй хирургии, и тут у него наконец-то зазвонилтелефон.

Взглянув на номер, Долгов улыбнулся.

– Здравствуйте, Мария Георгиевна! Вам уже доложили, что я вбольнице?

– С приездом, Дмитрий Евгеньевич! Конечно, доложили!.. Выкогда прилетели?

– Часа три назад.

– Дмитрий Евгеньевич, Парфенова с резекцией желудка я вчераперевела в палату, как мы договаривались. Динамика нормальная, КонстантинДмитриевич его смотрел.

– Спасибо.

– Завтра все в силе?

Долгов подтвердил, что в силе. На завтрашнее утро былинамечены три операции, ничего особенного.

Мария Георгиевна помолчала.

Долгов опять улыбнулся.

– Что вы молчите так странно, Мария Георгиевна? Или что-тослучилось?

– Да ничего особенного не случилось, – сказала заведующаяреанимацией, – но…

– Что – но?

– По Первому каналу программа вышла про покойного Грицука.Все вроде бы ничего, но из программы выходит, что он по нашей вине скончался. Иво вчерашнем «Комсомольце» огромный разворот на эту же тему. Называется «Деловрачей».

Долгов остановился посреди длинного больничного коридора.

– Дело врачей?

– Да вот так, Дмитрий Евгеньевич! Ни больше ни меньше. Но вгазете-то вообще все в одну кучу свалили – и льготников, и пенсионеров, истраховую медицину, и врачебные ошибки… Ну, и нас, конечно, не забыли.

– Нас, Мария Георгиевна?

– Вас, Дмитрий Евгеньевич. Вас и больницу. Терентьев вчера сутра как прочитал, так ему… плохо стало. Капельницу ставили.

Долгов помолчал. В голове у него вдруг зашумело, как будтоон залпом принял стакан водки.

– Так скверно?

– Хуже не придумаешь, Дмитрий Евгеньевич. Вы бы позвонилиВасилию Петровичу. Или, может, съездили. Он очень расстроен. Да и вас, как нагрех, все эти дни в стране не было, а звонить он не велел…

– Я понял, – сказал Долгов. – Спасибо. А как программаназывалась, которую по телевизору показывали?

– Да я понятия не имею, как они называются, программы эти!Знаю, что Краснова ведет. Татьяна Краснова, красивая такая деваха, смуглая и сбольшим бюстом. Да вы вспомните, если увидите!