Сбегая этим свежим утром по ступенькам провалившегосякрыльца, Макар не ожидал, что Афанасьев окажется во дворе, – Илюшинухотелось только побродить вокруг дома старика, потому что бездействовать всвоей комнате он был уже не в состоянии. «Я становлюсь похожим наБабкина, – раздраженно думал Макар, вышагивая по разбитой изъезженнойдороге мимо уже вовсю цветших сиреневых кустов. – Много бессмысленныхдействий – это в его стиле».

Увидев в саду старого соседа Шестаковых, Илюшин на мигзамер, а затем рванул вперед, как охотничья собака, наконец-то взявшая след.Макар придавал совпадениям и случайностям весьма большое значение, а потомудаже не сомневался, что Яков Матвеевич послан ему провидением, чтобы датьответы на все его вопросы.

А вопросов у Илюшина было много.

Именно с этого он и начал, подойдя к палисаднику: незадумываясь, перегнулся через ограду и негромко сказал, запыхавшись от быстройходьбы:

– Здравствуйте, Яков Матвеевич. Вы меня помните? У меняк вам есть кое-какие вопросы. Мы можем поговорить?

Обычно Афанасьеву не составляло никакого труда поставить наместо молодых и не очень нахалов. Откровенно говоря, молодые и не очень нахалысами побаивались Якова Матвеевича и без веской причины к нему не лезли –чувствовали, что выйдет себе дороже. И будь Афанасьев этим утром в форме, оннепременно осадил бы не в меру прыткого постояльца соседей – тот отчего-торешил, что может спрашивать Якова Матвеевича таким тоном, будто у него есть наэто право.

Но бессонная ночь не прошла для старика бесследно, а чувствонеловкости перед незнакомым человеком, на которого он накричал без видимойпричины, не позволило отчитать его второй раз. Во всяком случае, именно этотаргумент мысленно привел в свое оправдание Афанасьев, открывая калитку и пускаягостя во дворик. Внутренний голос подсказывал, что он совершает ошибку, и ЯковуМатвеевичу стоило бы прислушаться к голосу. Однако он этого не сделал. Иоказался не готов к напору вошедшего, который, едва зайдя внутрь, обернулся кАфанасьеву и, пристально глядя на него проницательными серыми глазами, сказал:

– Я хочу поговорить с вами о том, что случилось в этом городевосемнадцать лет назад.

Илюшин хотел добавить, что тогда в один день погибли двачеловека, но увидел по лицу старика, что этого не требуется – тот понял его безвсяких пояснений. Яков Матвеевич посерел на глазах, морщины на его лицезаострились. Отвернувшись от Макара, он одернул ворот телогрейки и принялсянеловко застегивать пуговицы, хотя на улице теплело с каждой минутой.

– Что вам… – начал он наконец, справившись сверхней пуговицей. – Какое ваше дело? Зачем вы меня об этом спрашиваете?

– Затем, что вы знаете о том, что произошло, –наугад сказал Илюшин и по дернувшимся пальцам старика понял, что угадал.

Не глядя на Макара, Афанасьев продолжал возиться спуговицами, терзая одну за другой. Илюшин молча ждал, и его молчание было дляЯкова Матвеевича еще невыносимее, чем вопросы.

– Здесь все знают, что произошло, – выдавил оннаконец. – У любого спросите.

– Вот я и спрашиваю у вас, – не собираясьотступать, сказал Макар. – Я не журналист, не буду писать статью, и мойинтерес носит иной характер.

По лицу старика он тотчас увидел, что совершил ошибку, нобыло уже поздно. Слово «журналист» сделало свое дело – растерянность хозяинакак рукой сняло: борзописцев он ненавидел лютой ненавистью, и эта ненавистьпомогла ему сконцентрироваться, хоть визитер и признался, что не относится кэтой братии. Впрочем, на слово верить ему старик не собирался.

– А не надо! Не надо свое любопытство кормить чужимитрагедиями! – Афанасьев повысил голос, делая шаг навстречу визитеру. Глазаего сузились, беспомощность исчезла, и Яков Матвеевич стал похож на заточенныйкусок льда – острый, ледяной, к которому нельзя прикоснуться, чтобы не обжечьруку холодом. – С какой стати я вам должен что-то рассказывать? Идите,разговаривайте с другими, вынюхивайте что хотите! А меня оставьте в покое! Тожемне, нашли тему… Если живущих не уважаете, так хоть мертвых уважьте, не лезьтек ним в могилы!

В другое время Макар ушел бы от разговора с такимпротивником, признав свое поражение, – старик оказался вовсе не прост идалеко не беззащитен. В другое – но не сейчас. В нем было живо воспоминание орастерянном и жалком лице Зари Ростиславовны, рассказывающей о высмеявшей ееШестаковой.

– Любопытство здесь ни при чем, – холодным тономсказал Илюшин и в эту минуту ничуть не грешил против истины. – Я – частныйдетектив. И у меня есть заказчик, который очень хочет выяснить все подробностиэтого дела. Вы же не будете отрицать, что «дело» есть, не так ли?

Яков Матвеевич почувствовал, что земля уходит у него из-подног. «Частный детектив?!»

– Если вы не хотите со мной разговаривать, у меня нетникакой возможности вас заставить. – Голос Илюшина звучал угрожающе, впротивовес смыслу произносимых слов. – Но у меня всегда остаетсявозможность обратиться к другим людям.

Он развернулся, собираясь уйти.

– Нет-нет, постойте!

Сорока, испуганная вскриком, сорвалась с изгороди ипронеслась над головой Илюшина.

– Я могу изложить вам только факты, – хриплопроговорил старик и посмотрел на Макара так, что тот опешил: ярость во взглядеЯкова Матвеевича сменилась мольбой. – Только факты! – умоляющеповторил он и, не дожидаясь ответа Илюшина, отвернулся и побрел в глубьдворика, к закрытому сараю, перед которым стояли два ведра с землей и лопата.Остановился возле ведер, бессмысленно глядя на них и суетливо расстегивая пуговицы,которые сам же застегнул несколько минут назад.

– Факты, – одними губами повторил Яков Матвеевич ипровел рукой по лбу, стирая пот. На лбу остались грязные разводы.

– Хорошо, расскажите факты, – осторожно согласилсяподошедший Илюшин, твердо решивший выяснить все, что только возможно.

– Факты в том, что она умерла, а за ней иЧудинов, – горько сказал Афанасьев. – Ее тело нашли в двух шагах отберега, она зацепилась шарфом за льдину. А врача почти засыпало снегом, пока онлежал мертвый. Такая метель мела… Никогда такой не было раньше, вы слышите?!Первый раз – в том году! Если бы все так не совпало! Все было бы по-другому,понимаете вы или нет?

– Боюсь, что нет. Что было бы по-другому?

– Все! Жизнь пошла бы по-другому…

Илюшин окончательно перестал понимать, о чем идет речь.Старик говорил так, словно был не в себе, однако в его невменяемость Макар неверил.

– Чья жизнь, Яков Матвеевич?

– Всех, всех… И девочек этих…

– Каких девочек? Из дома Шестаковых? Но я разговаривалс Эльвирой Леоновной, и она сказала…

На последнем слове его прервало громыхание ведра – Афанасьевяростно ударил по нему ногой, и ведро опрокинулось, загремело о соседнее ипокатилось, рассыпая остатки земли, подпрыгивая на неровной почве.