И тут еще кое-что пришло ей в голову, и она не удержалась отвопроса:

– Вы говорите, он спрашивал о фамилии Жерарди у всех вМуляне. А у Брюнов тоже?

– Конечно, – кивнул Жоффрей. – Тогда была еще жива мадамМаргарет, матушка мсье Брюна, и я отлично помню, что он и ее спрашивал, потомучто у нее была великолепная память, она знала все родословные Муляна чуть ли нес XIV века. Я на нее очень надеялся и Патрику, помнится, сказал: если ужМаргарет Брюн не знает о Жерарди, то и никто не знает. Ну так вот она не знала.В наших краях фамилия не встречалась.

«Но тогда каким образом в дом Брюнов попал дневник НикольЖерарди?» – чуть не вскричала Алёна. Но удержалась-таки, пусть и с невероятнымусилием.

Ей немедленно захотелось снова заглянуть в невероятный,волнующий, трагический, интригующий, такой живой, даром что такой древний,дневник. Ну настолько захотелось, что вот так вскочила бы и убежала. Но неубежишь ведь одна. Что-то Марина засиделась, девчонок пора спать укладывать,факт!

Из соседней комнаты послышался детский плач. Алёна сготовностью вскочила и кинулась туда. Кажется, никогда она не воспринималакапризы девчонок с таким энтузиазмом, как сейчас. Если дети плачут, значит, ониустали, спать хотят. А стало быть, есть законный предлог смыться из гостей и,уложив Лизочку с Танечкой, снова уткнуться в дневник Николь Жерарди…

Интересно, знал ли Патрик Жерар о существовании дневника?

Произошла страшная история. Настолько ужасная, что я дажемадам Ивонн о ней не сказала, хотя та требовала, чтобы я докладывала ей окаждом своем шаге, о каждом слове господ клиентов. Я должна также сообщать омалейшем признаке, вернее, даже о малейшем намеке на признак даже самогонезначительного недомогания. Она и понятно – кому охота подцепить дурнуюболезнь? Но заведение мадам Ивонн тем и славится, что все девушки у нассовершенно здоровы. Особенно она печется о тех, кто, как я, играет рольнепорочных девиц. Нас постоянно осматривает доктор, но мадам Ивонн этого мало.Она делает для нас какие-то отвары, какие-то зелья варит… Мадам Ивонн родом изБургундии, в Париж ее привез муж, который, обнищав и промотав все ее приданое,стал торговать прелестями жены. Вот какой негодяй! Понятно теперь, почему мадамИвонн так презирает мужчин. В Бургундии мадам Ивонн жила у своейбабки-знахарки. Я слышала – служанки в нашем доме шептались, – будто бабкусожгли на костре за колдовство. Не знаю точно, но мадам Ивонн знает целую кучузнахарских рецептов. И они помогают! Правда помогают! Как-то раз у одной нашейдевушки началась какая-то сыпь на бедрах. Ох как она перепугалась! Мадам Ивоннмигом дала ей какие-то настойки, какие-то отвары, и все вскоре прошло. Это былонастоящее чудо! Конечно, господина, после ночи с которым у девушки случиласьнеприятность, в дом больше не пускали, несмотря на то что он был очень щедрый,очень богатый человек. Нет, наша репутация дороже всяких денег, как говоритмадам Ивонн, и я с ней согласна. И вот что получилось… Боже мой! Я поставилапод удар не только репутацию нашего дома, но и само его существование. Сейчасмадам истинно в ужасе. Но она не знает, что могут произойти события еще болееужасные…

Нет, я постараюсь изложить все по порядку.

Мадам Ивонн сказала мне, что прибыл посетитель, которыйхочет девушку. Невинную девушку.

– Опять чей-нибудь неверный, толстый и лысый супруг? –ухмыльнулась я. – И где он хочет ее поиметь? В чистенькой постельке? В чулане?В карете? На лужайке? На куче мусора под забором?

– На сей раз тебе повезло, – улыбнулась она ласково. – Этонастоящий красавчик. У него такие же чудные черные волосы, как у тебя, толькоглаза темные. Сказать по правде, я и сама не возражала бы с ним отправитьсяхоть в постель, хоть под забор, но ему нужна именно девица. А впрочем… – Тутона призадумалась и покачала головой. – Нет… Я бы не хотела с ним переспать. Онкрасив, да, но от него ладаном за версту несет. И он знаешь где хочет лишитьтебя невинности? На ступеньках собора. Вот святоша!

– Пресвятая Дева… – Я даже осенила себя крестным знамением.– Какой же он святоша? Настоящий богохульник!

– Говорю тебе, святоша, – настаивала мадам. – Небось послетого, как согрешит с тобой, наденет власяницу и станет пост держать, а то ибичевать себя примется. Пари держу, что парень сбежал из монастыря, потому чтоего, как святого Антуана, искушения одолели, да только справиться он с ними несмог.

Сейчас рассказываю и диву даюсь: как я сразу не догадалась?Как сразу не поняла?!

А впрочем, где мне было понять! Мне и в голову ничегоподобного прийти не могло.

Ну вот… Настала ночь. Я тайком ушла из дому и прибежала кмадам Ивонн. Теперь я благодарила отца за его скупость, за то, что вся прислугау нас была приходящая: за мной просто некому было следить. Мадам Ивонн велеламне снять одежду и облачиться в длинную белую полотняную рубаху, очень простую,грубой ткани. Волосы мне распустили, и вид у меня сделался уж до того невинный,что я сама чуть не прослезилась, глядя на себя в зеркало. Я постараласьзапомнить сиюминутное настроение, вошла в роль, и, когда села в карету, мне нестоило труда держать глаза на мокром месте. Так, всхлипывая, я и вышла изкареты на площади Мадлен. Оглянулась испуганно – я была тут одна, возчик сразуотъехал.

Темная фигура выступила из-за колонн, приблизилась ко мне.

Мужчина был в монашеском плаще. А ведь права оказалась мадамИвонн насчет святоши!

Вот монах откинул капюшон, и луна осветила его лицо. Оно ивпрямь было очень красивым и сразу показалось мне очень знакомым. Янахмурилась, не в силах вспомнить. Я совершенно точно видела уже этогочеловека, но где?

– Как вас зовут? Что вам от меня нужно? – спросила яиспуганно. Того требовала моя роль, но мне и вправду было страшновато.

– Меня зовут Себастьян Жерарди, – буркнул монах и опрокинулменя на ступеньки.

Я упала неловко, ударилась спиной, и боль в первую минутупомешала мне вполне осознать то, что я не смогла понять сразу и что наконецдошло до меня: мужчина – мой брат! Мой брат Себастьян!

Итак, он сбежал из монастыря, чтобы предаться тайномуплотскому греху. И надо же было такому случиться, что шлюха, с которой онсобрался греху предаться, оказалась его сестрой!

А если он узнает меня? Боже мой…

Мне хотелось заорать от ужаса и броситься наутек, но ятолько билась на ступеньках, не в силах хоть слово сказать, безотчетностискивая покрепче ноги, чтобы пузырь с кровью, свидетельство моейдевственности, из меня не выскользнул.