Tем временем сердце перестало грохотать какбешеное, взор вполне обрел утраченную ясность, и Кира обнаружила, что зловещегосходства между двумя дорожками куда меньше, чем ей сперва показалось с перепугу…

И крылечко-то повыше.

И магазин рядом называется «Мини-супермаркет».И ящик не деревянный, а пластмассовый, из-под бутылок. И вообще, не кипарисыобрамляют дорожку, а пирамидальные тополя. И зловещая «доска объявлений» здесьне застеклена, не заперта на замочек, а совершенно открыта взору всякогопрохожего человека. И этот прохожий может совершенно беспрепятственно прочестьзаляпанную клеем афишку о том, что за совершение тяжких преступлений (леденящийдушу перечень прилагается) разыскивается Москвина Кира Константиновна, 1968года рождения…

* * *

«Этого не может быть. Я сошла с ума!» –мелькнула мысль, и Кира с облегчением отдалась ей. Безумие, некогда казавшеесяее ясному, холодному рассудку страшнее всех СПИДов и раков, вместе взятых,вдруг засияло теплой, ласковой улыбкой и распахнуло объятия, сулившиепокой, – а главное, бесспорное объяснение всему на свете.

Если Кира безумна, – значит, этогообъявления нет: ни здесь, ни в Коктебеле. Нет и не было ни «обезьянника», нистрашного известия о гибели Алки, ни Мыколы, который…

– Девушка, документики ваши попрошу.

Кира досадливо качнула головой. Господи, нухватит! Безумие повторяется. Это с ней уже было, надо придумать что-нибудьпоновее.

Оглянулась – и вздрогнула, потому чтобелобрысый розовощекий молоденький сержант, стоявший рядом, оказался до жутиреальным. Он даже и не подозревал, что является всего лишь продуктомпомутненного, больного Кириного сознания! Его большие серые глаза былиисполнены трезвомыслия и желания непременно исполнить свой долг. Сейчас онискользнут с ее лица на физиономию опасной преступницы и…

– Шурка! Вот ты где! – раздалсярадостный крик. – А я тебя ищу, ищу! Прости, что опоздал, больше не буду,ну прости! Держи!

Кира машинально приняла что-то в руки –разноцветное, шелестящее, – а потом ее саму схватили, стиснули чьи-торуки, да так, что она вздохнуть не могла, а чьи-то губы прижались к губам.

Она упала бы, да объятие оказалось слишкомкрепким. Она обмерла бы, да чересчур живыми были эти незнакомые губы,вытворявшие с ее испуганно приоткрывшимся ртом такое, чего с ним отродясь невытворяли. Чудилось, во рту у нее оказалось дивное вино, и Кира припала к этомувнезапно забившему источнику, не в силах от него оторваться. Голова кружиласьтак, что Кира принуждена была во что-то вцепиться мертвой хваткой. Возниклосмутное ощущение, что это – мужские плечи, но в этот миг почва ушла из-под ногв буквальном смысле слова: Кира ощутила, что ее подхватывают, куда-то несут…потом пьянящий напиток исчез из ее рта столь же внезапно, как и попал туда. Иона поняла, что поцелуй, к сожалению, прерван.

С трудом открыла глаза.

Все плыло, колыхалось и сверкало, однаконеумолимая реальность осилила-таки бестолковое мельтешенье, и Кира поняла, чтовозвращена в тот самый «Москвич», из которого выскользнула на пароме – хитро ибесследно, как ей казалось! – а за рулем сидит не кто иной, как все тот жеМаксим Максимыч Исаев, неумолимый и грозный, явившийся требовать расплаты.

Не успела Кира удивленно оглянуться в поискахтого человека, который целовал ее (а им, совершенно ясно, не мог быть Максим сэтим его свирепым ликом!), как в окно просунулся разноцветный шелестящий ворох,а вслед – розовое лицо того самого сержанта:

– Вот. Цветочки ваши… Вы уронили.

Это было сказано Кире – смущенно. А затем восторженно– Максиму:

– Ну, ты силен в ремесле, товарищ!

Вслед за этим сержант выдернул голову изокошка и, вытянувшись по стойке «смирно», откозырял голубому «Москвичу».

– А ты, товарищ, в ремесле, увы, несилен! – ухмыльнулся Максим, вглядываясь в зеркальце, где все еще маячилафигура потрясенного сержанта. – Цветочки-то я с вашей, милицейской, клумбыоборвал, а ты не просек это дело! Здорово я тебе мозги запудрил!

Кира опустила глаза на цветы, усыпавшие ееколени. Это были циннии. Яркие, необычайно красивые, даже изысканные. Однакосейчас они ей показались какими-то бездушными, словно сделанными из бумаги.Очевидно, потому, что Максиму удалось запудрить мозги не только сержанту, но иеще одной простодыре.

Между тем «Москвич» резво обогнул порт и,свернув с грохочущей магистрали в укромный проулочек, остановился у забора,через который буйно свешивались золотые шары.

– Ну что? – негромко спросил Максим,не глядя на Киру. – Расплачиваться будем или как?

Ее пробрало холодом до самых пят, однако, недрогнув даже ресницами, она сняла с запястья «Ролекс» и, так же не глядя,протянула его Максиму. Потом, нашарив на дверце ручку, опустила стекло – ивыбросила циннии на дорогу.

– Что это вы? – удивленно вскинулброви Максим, не отрываясь, впрочем, от пристального разглядывания часов.

– Сдачи не надо! – гордо сказалаКира, непонятно, к чему и о чем, и схватилась за другую ручку – на сей раз,чтобы открыть дверь. Однако Максим, проворно сунув «Ролекс» в карман, придержалее за локоть.

Кира высокомерно покосилась на него: ну, что,мол, еще? Вид у Максима был чрезвычайно деловой.

– Часики-то и в самом делефирменные, – сообщил он Кире доверительно. – Они правда ваши?..

– Что-о?! – задохнулась она. –Да как вы… Да я вам что, какая-нибудь…

– А вот этого я пока не знаю, какаявы, – спокойно ответил Максим. – Пока вижу только неудачно переодетуюособу, у которой какие-то серьезные проблемы с органами правопорядка.

Сердце Киры так и ухнуло куда-то вниз: обычноговорят – в пятки, однако ей показалось, будто сердце провалилось и сквозь полмашины (или, как он там называется, поддон, что ли), а может быть, и вовсесквозь землю. Во всяком случае, никакого признака жизни в своем теле она неощущала.

– С чего вы… – шевельнулись губы.

Нет, гляди-ка, – живая! Или этопосмертные содрогания, так сказать, post morte?

– Ну, я же помню, как вы задергались,стоило упомянуть этого Мыколу Кобылянского, или как его там? Кстати, я с нимсовершенно незнаком, можете успокоиться. В смысле в лицо знаю, разумеется, но вкорешах не держу.

– Но вы же сказали: наиперший, наилепший…