— Двадцать два.

— Вот как! А вы когда-нибудь жили отдельно от родных?

— Нет.

— Ходили когда-нибудь на танцы? Была у вас подружка?

— Нет.

Фрэнк не желал прибавлять, как положено, «ваше преподобие».

— Тогда он, наверно, скоро вас отпустит.

— Он меня не отпустит, пока я жив. Отец Ральф зевнул,улегся поудобнее.

— Спокойной ночи, — сказал он.

Утром тучи спустились еще ниже, но дождя все не было, и задень они вывели овец еще с одного выгона. Через всю землю Дрохеды, ссеверо-востока на юго-запад, тянулась гряда невысоких холмов — на этих-товыгонах и собирали сейчас стада, тут можно будет искать убежища от воды, еслиреки выйдут из берегов.

Дождь начался уже к ночи, и Фрэнк со священником рысьюпустились к броду через речку пониже дома Клири.

— Не жалейте лошадь, сейчас не до того! — крикнулотец Ральф. — Гоните вовсю, не то потонете в грязи!

В считанные секунды они вымокли до нитки — и так жемгновенно размокла прокаленная зноем почва. Она ничуть не впитывала влагу иобратилась в море жидкой грязи, лошади еле переступали в ней, увязая чуть не поколено. По траве еще удавалось двигаться быстро, но ближе к реке, где все давновытоптал скот, всадникам пришлось спешиться. Без седоков лошади пошли легче, ноФрэнк не держался на ногах. Это было хуже всякого катка. На четвереньках оникарабкались вверх по крутому берегу, скользили и снова скатывались обратно.Мощенную камнем дорогу неторопливая вода обычно покрывала на месте переправыедва на фут, а сейчас тут мчался пенный поток в четыре фута глубиной; Фрэнквдруг услышал — священник смеется. Лошадей подбадривали криками, хлопали по бокамнасквозь промокшими шляпами, и они в конце концов благополучно выбрались надругой берег, но Фрэнку и отцу Ральфу это не удавалось. Опять и опять онипытались одолеть косогор и всякий раз сползали вниз. Отец Ральф предложилзалезть на иву, но тут Пэдди, встревоженный появлением лошадей без седоков,подоспел с веревкой и втащил их наверх.

Пэдди пригласил отца Ральфа зайти к ним, но тот улыбнулся ипокачал головой.

— Меня ждут в Большом доме, — сказал он. МэриКарсон услышала его голос прежде, нем кто-либо из прислуги, — он обошелдом кругом, рассчитав, что с парадного хода легче попадет в отведенную емукомнату.

— Ну нет, в таком виде вы не войдете, — сказалаона ему с веранды.

— Тогда сделайте одолжение, дайте мне несколькополотенец и мой чемодан.

Нисколько не смущаясь, она стояла у полуоткрытого окнагостиной и смотрела, как он стянул мокрую рубашку, сапоги, брюки и стирает ссебя жидкую грязь.

— Никогда не видела мужчины красивее вас, Ральф деБрикассар, — сказала она. — Почему среди священников так многокрасавцев? Ирландская кровь сказывается? Ирландцы ведь красивый народ. Иликрасивые мужчины ищут в сане защиту, ведь такая наружность осложняет жизнь?Ручаюсь, все девчонки в Джилли чахнут от любви к вам.

— Я давно уже научился не обращать внимания на влюбчивыхдевиц, — засмеялся он. — Некоторые способны влюбиться во всякогосвященника моложе пятидесяти, а если священнику нет тридцати пяти, в него, какправило, влюблены все. Но откровенно соблазнить меня пытаются толькопротестантки.

— О чем вас ни спросишь, ответа начистоту не жди —так? — сказала Мэри Карсон. Выпрямилась и положила ладонь ему нагрудь. — Вы сибарит, Ральф, вы принимаете солнечные ванны. Что же, у васвсюду такой загар?

Он с улыбкой наклонился, усмехнулся ей в волосы, расстегнулполотняные кальсоны; они соскользнули наземь, он отбросил их ногой и стоял,точно статуя, изваянная Праксителем, а Мэри обошла его и неторопливо осмотреласо всех сторон.

События последних двух дней веселили его, развеселила ивнезапная мысль — а ведь Мэри Карсон, пожалуй, гораздо уязвимее, чем онвоображал! Однако он неплохо знал ее и потому бесстрашно спросил:

— Вы что же, Мэри, хотите, чтобы я занялся с вамилюбовью?

Она оглядела вяло поникший знак его мужского достоинства,насмешливо фыркнула:

— И в мыслях не было так вас утруждать! А вам нужнаженщина, Ральф?

Он презрительно вскинул голову.

— Нет!

— Мужчина?

— Они еще хуже, чем женщины. Нет, никто мне не нужен.

— Так что же, обходитесь сами?

— Ни малейшего желания.

— Любопытно. — Она шагнула обратно в гостиную. —Ральф, кардинал де Брикассар! — съехидничала напоследок. Но, уйдя от егопроницательного взгляда, сникла в своем глубоком кресле, стиснула кулаки,охваченная бессильной злобой на капризы судьбы.

Отец Ральф, обнаженный, сошел с веранды на подстриженныйгазон и остановился — руки закинуты за голову, веки сомкнуты; он подставлял всетело теплым, вкрадчивым, покалывающим струйкам дождя, и они чудесно ласкалинезащищенную кожу. Стало совсем темно. Но в нем сохранялось все то же вялоеспокойствие.

Речка вышла из берегов, сваи, на которых стоял дом Пэдци,все глубже уходили в воду, она подкрадывалась по Главной усадьбе к Большомудому.

— Завтра начнет спадать, — сказала Мэри Карсон,когда встревоженный Пэдди пришел сказать ей об этом.

Как всегда, она оказалась права: на следующей неделе водапонемногу убывала и наконец вернулась в обычное русло. Выглянуло солнце, воздухраскалился до ста пятнадцати в тени, и трава будто взлетела в небо — высокая,чуть не по пояс, свежая, сверкающая бледным золотом так, что слепило глаза.Блестела отмытая от пыли листва деревьев, вернулись орды попугаев, которыеневедомо где укрывались во время дождя, — теперь они снова мелькали вветвях всеми цветами радуги и тараторили пуще прежнего.

Отец Ральф возвратился к своей заброшенной было пастве,невозмутимый и довольный: выговор за отлучку ему не грозит, ведь у самогосердца, под белой священнической сорочкой, покоится чек на тысячу фунтов.Епископ будет в восторге.

Овец перегнали обратно на пастбища, и семейству Клирипришлось выучиться обычаю здешнего края — сиесте. Вставали в пять утра,заканчивали все дела к полудню и валились без сил, обливались потом, ворочалисьи не находили себе места до пяти вечера. Так было и с женщинами в доме, и смужчинами на выгонах. Работа, которую нельзя было сделать до полудня,заканчивалась после пяти, ужинали после захода солнца, стол был выставлен наверанду. Постели тоже пришлось вытащить из дому, потому что жара не спадала и кночи. Кажется, ртуть уже целую вечность ни днем, ни ночью не опускалась нижеста. Про говядину и думать забыли, в пищу годились только барашкипоменьше, — их успевали съесть, пока мясо не испортится. И все жаждалиразнообразия, всем опостылели вечные бараньи отбивные, тушеная баранина,пастуший пирог из бараньего фарша, баранина под соусом кэрри, жареная бараньянога, баранина с пряностями, вареная, соленая, баранина во всех видах.