Несколько лет кряду дождей выпадало почти достаточно; вречке воды было мало, но в цистернах примерно до половины. И трава ещенеплохая, хотя далеко не такая сочная, как в лучшие времена.

— Наверно, будет хуже, — мрачно предсказала МэриКарсон.

Но прежде настоящей засухи им довелось испытать наводнение.В середине января эти места задело южным крылом налетающих с северо-западамуссонов. Эти могучие ветры бесконечно коварны и изменчивы. Порой они приносятлетние ливни лишь на краешек австралийского материка, а порой врываютсяглубоко, до самого Сиднея, и оделяют злосчастных горожан дождливым летом. Наэтот раз в январе небо внезапно затянули черные набрякшие тучи, ветер рвал их вклочья, и хлынул дождь — не быстрый проливной дождик, но дождь упорный,яростный, сущий потоп, и не было ему конца.

Их предостерегли заранее; явился Непоседа Уильяме сповозкой, нагруженной до отказа, и с дюжиной запасных лошадей — он спешилснабдить округу всем необходимым, пока дожди не отрезали путь к дальним фермам.

— Идут муссоны, — сказал он, свертывая самокрутку,и кнутом показал на груды провизии, припасенной сверх обычного. — Рекитого гляди выйдут из берегов — и Купер, и Барку, и Дайамантина, а Разлив ужеразлился. Весь Квинсленд на два фута покрыло водой, они там, бедняги, ищут хотькакой холмик, куда бы повыше загнать овец.

Внезапно поднялась сдерживаемая тревога; Пэдди и мальчикиработали как бешеные, переводили овец с низинных выгонов как можно дальше отсвоей речки и от Баруона. Приехал отец Ральф, оседлал свою лошадь и вместе сФрэнком и лучшими собаками поспешил на выгоны, лежащие по берегу Баруона, аПэдди и оба овчара, прихватив по одному из мальчиков, разъехались каждый в своюсторону.

Отец Ральф и сам был превосходный овчар. Он ехал начистокровной каурой кобыле — подарке Мэри Карсон — в светло-коричневыхбезупречного покроя брюках для верховой езды, в коричневых, начищенных доблеска высоких сапогах, в белоснежной рубашке, рукава закатаны и открываютмускулистые руки, ворот распахнут и открывает гладкую загорелую грудь. Фрэнк всерой фланелевой нижней рубашке и старых мешковатых штанах из серой саржи,перетянутых ниже колен ремешками, чувствовал себя жалким ничтожеством. Да таконо и есть, сердито подумал он, проезжая за стройным всадником на изящнойлошадке среди самшитов и сосен заречной рощи. Под Фрэнком была норовистая пегаяплеменная кобыла, злобная, упрямая скотина, которая люто ненавидела всех другихлошадей. Взбудораженные собаки лаяли, прыгали, рычали друг на друга и сцепилисьбыло, но присмирели, когда отец Ральф безжалостно и метко хлестнул по нимпастушьим кнутом. Казалось, этот человек умеет все на свете, он знал, каксвистом подать собакам любую команду, и кнутом владел куда лучше Фрэнка,который только еще учился этому редкостному искусству австралийских пастухов.

Громадный свирепый квинслендский пес-вожак прониксяпреданной любовью к отцу Ральфу и покорно следовал за ним, явно не считаяФрэнка хозяином. Фрэнка это почти не обижало; из сыновей Пэдди ему одному неполюбилась жизнь в Дрохеде. Он отчаянно рвался из Новой Зеландии — но вовсе неза тем, что нашел здесь. Он возненавидел нескончаемые объезды выгонов и этужесткую землю, на которой приходилось спать чуть не каждую ночь, и этих злобныхпсов — их не приласкаешь, и если они плохо несут свою пастушью службу, ихпристреливают.

Но ехать верхом, когда над головой сгущаются тучи, —это уже попахивает приключением; и даже деревья не просто со скрипом гнутся подпорывами ветра, но будто приплясывают в диком веселье. Отец Ральф неутомим,точно одержимый, подстрекает и горячит собак, напускает на рассеянных поравнине ничего не подозревающих овец, быстрые тени стелются в траве, гонятперед собою безмозглые клубки шерсти — и те скачут, блеют в страхе и, наконецсбитые в кучу, бегут, куда надо. Не будь собак, горсточке людей нипочем бы неуправиться с таким огромным имением, как Дрохеда; специально обученные пастикоров и овец, эти псы на диво умны и почти не нуждаются в приказаниях.

К ночи отец Ральф, с помощью собак и Фрэнка, который тянулсяза ними, как мог, вывел с одного выгона всех овец — обычно на эту работу уходитнесколько дней. У ворот второго выгона, где росли несколько деревьев, онрасседлал свою кобылку и сказал бодро, что, пожалуй, они и с этого участкасумеют вывести стадо прежде, чем хлынет дождь. Собаки, высунув языки,растянулись в траве, свирепый квинслендец-вожак раболепно льнул к ногамсвященника. Фрэнк вытащил из переметной сумы мерзкого вида куски кенгуровогомяса, швырнул собакам, и они, огрызаясь и оттирая друг друга, накинулись наеду.

— Паршивое зверье, — сказал Фрэнк. — Прямошакалы какие-то, порядочные собаки так себя не ведут.

— Мне кажется, господь бог скорее всего задумал собакименно такими, — мягко возразил отец Ральф. — Они проворны, умны,воинственны, и их почти невозможно приручить. Мне они, признаться, больше повкусу, чем балованные комнатные собачки. — Он улыбнулся. — Вот икошки тоже. Вы видели, какие кошки на скотном дворе? Дикие, злобные, сущиепантеры; ни за что не подпустят к себе человека. Но охотятся превосходно ивовсе не нуждаются, чтобы люди их опекали и кормили.

Он извлек из своей переметной сумы кусок холодной баранины,хлеб, масло, отрезал ломоть баранины, остальную протянул Фрэнку. Положил хлеб имасло на бревно между ними и с явным наслаждением впился белыми зубами в мясо.Жажду утолили из брезентовой фляжки, потом свернули по самокрутке.

Неподалеку стояло одинокое дерево вилга; отец Ральф указална него самокруткой.

— Вот место для ночевки, — сказал он, снял слошади седло, отвязал одеяло.

Фрэнк пошел за ним к вилге — дереву, которое считают самымкрасивым в этой части Австралии. Крона его почти круглая, листвасветло-зеленая, очень густая. Ветви спускаются совсем низко, их легко достаютовцы, и потому снизу каждое дерево как бы подстрижено ровно-ровно, будто живаяизгородь в саду. Вилга всего надежней укроет от дождя, ведь у других деревьевАвстралии листва не такая густая, как в землях, которые богаче влагой.

Отец Ральф вздохнул, лег и приготовился снова закурить.

— Вы несчастливы, Фрэнк, я не ошибаюсь? — спросилон.

— А что это такое — счастье?

— Сейчас счастливы ваш отец и братья. А вы, ваша мама исестра — нет. Вам не нравится в Австралии?

— Здесь — нет. Я хочу перебраться в Сидней. Может, тамя сумею чего-то добиться.

— В Сидней? Но ведь это гнездилище порока, —улыбнулся отец Ральф.

— Ну и пускай! Тут я связан по рукам и ногам, все равнокак было в Новой Зеландии; никуда от него не денусь.

— От него?

Но у Фрэнка это вырвалось ненароком, и он не желалпродолжать. Лежал и смотрел вверх, на листья.

— Сколько вам лет, Фрэнк?