— Полно вам, Энни! Волосы ведь неживые, нельзя жекого-то полюбить только за цвет волос, — поддразнил он.

— Ну, она же милая, бедняжечка — есть такие неубереги,сами знаете.

Нет, отец Ральф не знал и не стал спрашивать, что это за слово«неубереги», и не сказал вслух, что оно даже по звучанию своему подходит кМэгги. Порой не стоит вникать в смысл речей Энни и поощрять ее излишнимвниманием; Энни недаром называет себя вещуньей — и вот жалеет девочку, а емувовсе не хочется услышать, что жалости достойно не столько прошлое Мэгги,сколько будущее.

Явился Фрэнк, его все еще трясло после встречи с отцом, и онне знал, куда себя девать.

— Пойдем, Мэгги, я сведу тебя на ярмарку, — сказалон и протянул руку.

— Может быть, я отведу вас обоих? — И отец Ральфтоже подал ей руку.

И вот Мэгги идет между двумя людьми, которых боготворит, икрепко-крепко держится за их руки — она на седьмом небе.

Джиленбоунская выставка располагается на берегу Баруона,рядом с ипподромом. Хотя после наводнения минуло полгода, почва еще не просохлаи, растоптанная собравшимися пораньше нетерпеливыми зеваками, уже обратилась вжидкую грязь. За стойлами для отборных, первоклассных овец и коров, свиней икоз, соперничающих за награды, разбиты были палатки со всяческой снедью икустарными поделками местных умельцев. Племенной скот и печенье, вязаные шали ивязаные кофточки и капоры для младенцев, вышитые скатерти, кошки, собаки,канарейки — есть на что посмотреть.

А дальше, за всем этим, — скаковой круг, здесь молодыевсадники и всадницы на скакунах с подстриженными хвостами гарцуют передсудьями, — судьи и сами очень похожи на лошадей, решила Мэгги и неудержалась, хихикнула. Наездницы в великолепных амазонках тонкой шерсти, вцилиндрах, кокетливо обмотанных тончайшей вуалью с развевающимися концами,сидят бочком на высоченных лошадях. Мэгги просто понять не могла, как можно втакой шляпе и при такой непрочной посадке удержаться на лошади и сохранитьпристойный вид, если она хоть немножко ускорит шаг, но тут на глазах у Мэггиодна блистательная дама заставила своего гордого коня проделать ряд сложнейшихпрыжков и скачков — и до конца выглядела безупречно. А потом эта даманетерпеливо пришпорила коня, проскакала галопом по размокшему полю иостановилась как раз перед Мэгги, Фрэнком и отцом Ральфом, преграждая им путь.Перекинула ногу в черном лакированном сапожке через седло и, сидя уже совсембоком, на самом краешке, повелительно простерла руки, затянутые в перчатки:

— Отец Ральф! Будьте столь любезны, помогите мнеспешиться!

Он протянул руки, взял ее за талию, она оперлась на егоплечи, и он легко снял ее с седла, а как только ее сапожки коснулись земли,отпустил эту тонкую талию, взял лошадь под уздцы и повел; молодая особа пошларядом, без труда применяясь к его походке.

— Вы выиграете Охотничий заезд, мисс Кармайкл? —без малейшего интереса осведомился священник.

Она капризно надула губы; она была молода, очень хорошасобой, и ее явно задело странное равнодушие отца Ральфа.

— Надеюсь выиграть, но не вполне в этом уверена. У меняведь серьезные соперницы — мисс Хоуптон и миссис Энтони Кинг. Однако состязанияпо выездке я рассчитываю выиграть, так что если в Охотничьем заезде и невыиграю, огорчена не буду.

Она говорила так гладко, так правильно, до странности чопорно— то была речь благородной особы, столь воспитанной и образованной, что ниживое чувство, ни единое образное слово не скрашивали эту речь. И отец Ральф,обращаясь к ней, тоже заговорил округлыми фразами, приглаженными словами, безследа обаятельной ирландской живости, словно чопорная красавица вернула его ктем временам, когда он и сам был таким.

Мэгги нахмурилась, озадаченная, неприятно удивленная: каклегко, но и осторожно они перебрасываются словами, как переменился отец Ральф —непонятно, в чем перемена, но она есть и ей, Мэгги, перемена эта совсем ненравится. Мэгги выпустила руку Фрэнка, да и трудно им теперь стало идти всем вряд.

Когда они подошли к широченной луже, Фрэнк уже далекоотстал. Отец Ральф оглядел лужу — она была больше похожа на неглубокийпруд, — и глаза его весело блеснули; он обернулся к девочке, которуюпо-прежнему крепко держал за руку, наклонился к ней с особенной нежностью — этомисс Кармайкл мигом почувствовала — вот чего не хватало их учтивой светскойбеседе.

— Я не ношу плаща, Мэгги, милая, и потому не могубросить его к твоим ногам, как сэр Уолтер Роли. Вы, конечно, извините меня,дорогая мисс Кармайкл, — тут он передал ей поводья ее коня, — но немогу же я допустить, чтобы моя любимица запачкала башмачки, не так ли?

Он легко подхватил Мэгги под мышку и прижал ее к боку,предоставив мисс Кармайкл одной рукой подобрать тяжелую длинную юбку, другой —поводья и шлепать по воде без посторонней помощи. За спиной у них громкозахохотал Фрэнк, от чего настроение красавицы отнюдь не стало лучше, и, перейдялужу, она круто свернула в другую сторону. Отец Ральф спустил Мэгги наземь.

— Вот ей-богу, она бы рада вас убить, — сказалФрэнк. Он был в восторге от этой встречи и от рассчитанной жестокости отцаРальфа. Такая красавица и такая гордая, кажется, ни один мужчина перед ней неустоит, даже и священник, а вот отец Ральф безжалостно сокрушил ее веру в себя,в силу дерзкой женственности, которая служила ей оружием. Как будто он,священник, ненавидит ее и все, что она олицетворяет, этот женский мир,утонченный и таинственный, куда Фрэнку еще не случилось проникнуть. Уязвленныйсловами матери, он очень хотел, чтобы мисс Кармайкл его заметила: как-никак, онстарший сын наследника Мэри Карсон, а она даже не удостоила его взглядом, будтоего и нет вовсе. Она была поглощена этим попом, а ведь он существо бесполое.Хоть и высокий, и смуглый, и красавец, а все равно не мужчина.

— Не беспокойтесь, она так просто не угомонится, —язвительно усмехнулся отец Ральф. — Она ведь богата и в ближайшее воскресеньевсем напоказ пожертвует церкви десять фунтов. — Он засмеялся, глядя наизумленное лицо Фрэнка. — Я не намного старше вас, сын мой, но хоть я исвященник, а человек очень даже практический. Не ставьте это мне в укор; простоя много в жизни повидал.

Ипподром остался позади, они вышли на площадь, отведеннуюдля всевозможных увеселений. И Фрэнк и Мэгги вступили сюда, как в волшебнуюстрану. Отец Ральф дал Мэгги целых пять шиллингов, у Фрэнка — пять фунтов;какое счастье, когда можешь заплатить за вход в любой заманчивый балаган.Народу полным-полно, всюду снует детвора, круглыми глазами глядит назавлекательные, подчас довольно неуклюже намалеванные надписи над входом впотрепанные парусиновые шатры: «Самая толстая женщина в мире»;«Принцесса-Гурия, Танец со змеями (спешите видеть, она разжигает яростьКобры!)»; «Человек без костей из Индии»; «Голиаф, Величайший Силач на Земле»;