Их матери и сестре, привязанным к дому, в Австралиинравилось куда меньше, ведь у них не находилось ни досуга, ни предлогов дляпоездок верхом и все их занятия угнетали однообразием. Одни и те же вечныеженские заботы — стряпать, убирать, стирать, гладить, нянчить малыша, толькоздесь все это труднее. Против тебя жара, пыль и мухи, крутые лестницы, мутнаявода, а мужчины вечно в отлучке, и некому принести и нарубить дров, накачатьводы, зарезать курицу к обеду. Несносней всего жара, а ведь только ещеначинается весна; и однако, на тенистой веранде термометр день за днемпоказывает сто[3]. А в кухне, когда топится плита, доходит до стадвадцати.

Одежда всех Клири приспособлена была для Новой Зеландии, гдев доме прохладно и надеваешь одно на другое, и все плотное, прилегающее. МэриКарсон, прогуливаясь, зашла однажды к невестке и окинула надменным взглядоммиткалевое платье Фионы, длинное, до полу, с высоким воротом. Сама она былаодета по новой моде: кремовое шелковое платье с большим вырезом — свободное, нев талию, и лишь до половины закрывает икры, широкие рукава едва доходят долоктей.

— Право, Фиона, вы безнадежно старомодны, —сказала Мэри, оглядывая гостиную, заново окрашенную кремовой краской,персидские ковры и хрупкую старинную мебель.

— У меня нет времени гнаться за модой, — сказалаФиона резковато, чего в роли хозяйки никогда себе не позволяла.

— Теперь у вас будет больше времени, мужчины ваши вечнов разъездах, не надо кормить столько народу. Укоротите свои платья, перестаньтеносить нижние юбки и корсет, не то летом вы умрете. Имейте в виду, будет ещежарче градусов на пятнадцать, на двадцать. — Взгляд Мэри Карсоностановился на портрете белокурой красавицы в кринолине времен императрицыЕвгении. — Кто это? — спросила она и показала пальцем.

— Моя бабушка.

— Вот как? И эта обстановка, и ковры?

— Мне подарила бабушка.

— Вот как? Значит, этот брак лишил вас положения вобществе и, наверно, очень многого, дорогая Фиона?

Фиа никогда не теряла самообладания, не потеряла и на этотраз, только плотнее сжала тонкие губы.

— Не думаю, Мэри. У меня хороший муж; вы должны бы этознать.

— Но у него ни гроша. Как ваша девичья фамилия?

— Армстронг.

— Вот как? Неужели родня Родерику Армстронгу?

— Это мой старший брат. Его назвали Родериком в честьмоего прадеда.

Мэри Карсон поднялась, отмахиваясь нарядной широкополойшляпой от мух, которые не питают почтения даже к столь важным особам.

— Что ж, вы по рождению выше, чем мы, Клири, я готоваэто признать. Неужели вы настолько полюбили Пэдди, чтобы от всего этогоотказаться?

— Почему я так поступила, мое дело, — ровнымголосом сказала Фиа. — Вас это не касается, Мэри. Я не намерена обсуждатьмоего мужа даже с его сестрой.

Складки у губ Мэри Карсон прорезались глубже, она вытаращилаглаза.

— Фу-ты ну-ты!

Больше она не появлялась, но ее экономка, миссис Смит,приходила часто — и тоже посоветовала одеть семью по-другому.

— Послушайте, у меня есть швейная машина, она мнесовсем не нужна. Я велю двум работникам принести ее к вам. А если мнекогда-нибудь понадобится шить, я сама к вам приду. — Глаза ее остановилисьна маленьком Хэле, который весело катался по полу. — Я люблю слушатьдетские голоса, миссис Клири.

Раз в полтора месяца конная повозка доставляла из Джиленбоунапочту — вот и вся связь с внешним миром. В Дрохеде имелись два грузовика —«форда», из них один — приспособленный под перевозку водяной цистерны, да ещелегковой «форд» и роскошный «ролле-ройс», но, кажется, никто никогда ими непользовался, в Джилли ездила изредка одна лишь Мэри Карсон. Добираться за сорокмиль — все равно что до луны.

Непоседа Уильяме, окружной почтальон, за полтора месяца елепоспевал объехать весь свой округ. Его крытую повозку с плоским верхом, наогромных колесах десяти футов в поперечнике, груженную всякой всячиной, какуютолько могли заказать самые отдаленные фермы, тащила великолепная упряжка вдюжину ломовых коней. Кроме писем и газет, Уильяме развозил бакалею, бензин вжелезных бочках на сорок четыре галлона, керосин в четырехугольныхпятигаллоновых бидонах, сено, зерно, муку, сахар и картошку мешками, чай вдеревянных ящиках, сельскохозяйственные машины, заказанные по почте игрушки иодежду из магазина Энтони Хордерна в Сиднее и вообще все, что толькотребовалось переправить из Джилли или из далеких больших городов. Лошадидвигались мерным шагом, по двадцать миль в день, и где ни останавливалсяУильяме, его встречали радушно, расспрашивали про новости, про погоду в дальнихкраях, вручали аккуратно завернутые в бумажку деньги на новые покупки в Джиллии отдавали старательно написанные письма, которые тут же укладывались вбрезентовый мешок с надписью «Почта».

К западу от Джилли на дороге было лишь два больших имения:поближе — Дрохеда, подальше — Бугела; а за Бугелой лежала местность, куда почтапопадала только раз в полгода. По громадной извилистой дуге Непоседа объезжалвсе юго-западные, западные и северо-западные фермы и возвращался в Джилли,после чего оставалось съездить к востоку — путешествие недлинное, всего мильшестьдесят, дальше действовала уже почта города Буру. Изредка Уильямекого-нибудь привозил — рядом с ним, на кожаном облучке, ничем не защищенный отсолнца, сидел гость или работяга без гроша за душой; иногда он кого-нибудьувозил — гостя или недовольных прежним местом овчаров, горничных, сезонников,редко-редко — гувернантку; у фермеров-скотоводов были для разъездов своимашины, но тех, кто работал на фермеров, не только снабжал письмами и товарами,но и выручал транспортом один Непоседа Уильяме.

Когда прибыли с почтой заказанные рулоны материи, Фиауселась за швейную машину — подарок миссис Смит — и принялась шить свободныеплатья из светлого ситца для себя и Мэгги, легкие штаны и комбинезоны длямужчин, платьица для Хэла, занавески на окна. Что и говорить, когда скинулиплотную облегающую одежду и несколько слоев белья, стало куда прохладнее.

Мэгги жилось одиноко, в доме из мальчиков оставался одинСтюарт. Джек и Хьюги разъезжали с отцом, учились ходить за овцами — новичков вэтом деле здесь называли желторотиками. Стюарт не годился в товарищи для игр,какими были прежде Джек и Хьюги. Маленький, тихий, он жил в каком-то своемотдельном мире, мог бы часами сидеть на одном месте и глядеть, как непрерывнойвереницей взбираются на дерево муравьи, а Мэгги любила сама лазить по деревьями с восторгом жевала смолу: ее в Австралии так много, и вся разная! Но, поправде сказать, не очень-то они успевали лазить по деревьям или любоватьсямуравьями. И у Мэгги, и у Стюарта работы было по горло. Они кололи и таскалидрова, копали ямы для отбросов, гнули спину на огороде и присматривали закурами и свиньями. И к тому же учились убивать змей и пауков, хотя так и неперестали их бояться.