– Ты кто такая? – хрипло поинтересовалась она, неотрывая головы от подушки.

– Люсьена Витальевна, я к вам пришла спросить насчетФридриха Марксовича, – пролепетала я.

– Ишь, «Люсьена Витальевна», – со страннойухмылкой проговорила женщина, приподнимаясь с кровати. – Да ты кто такая?

У меня возник соблазн ответить: «Я – Люся», – но явовремя сообразила, что женщина решит, будто над ней издеваются. Честно говоря,мне не хотелось ничего объяснять ей про себя. Тем более что правда звучитдовольно странно, а ничего приличного я по собственной недальновидности неудосужилась придумать.

– У меня для вас вот что есть. – Вместо ответа ядостала из пакета бутылку и потрясла ею в воздухе. Так я обычно трясу передсвоей кошкой коробкой с сухим кормом. Пайса тут же оживляется и начинаетмяукать. У Люськи тоже появился хищный блеск в глазах.

– Давай сюда! – протянула она руку.

Э-э-э… нет. Я сообразила, что, завладев бутылкой, женщинапотеряет ко мне и моим вопросам всяческий интерес. Поэтому я спрятала «Зеленогозмия» в сумку, торжественно закрыла ее на молнию и ответила:

– Сначала надо поговорить.

Люська сразу поскучнела, но все-таки подошла к столу,указала мне рукой на потертый стул, а сама села на табуретку.

– О чем говорить-то будем?

– О Фридрихе Марксовиче, вашем… м-м-м… знакомом. Выведь хорошо его знали?

Женщина смерила меня тяжелым взглядом, в котором не было никапли доброжелательности.

– Ну, не так уж и хорошо… – наконец протянула онаи замолкла.

– А Нина Ивановна говорит, что вы регулярно… м‑м‑м…общались, – не отступала я.

– Да этой старой сплетнице только волю дай, любогооговорит, – лениво откликнулась Люська и опять замолчала.

– А вы виделись с ним в тот день, когда он умер?

– Да откуда же я помню? Может, и встречались где-нибудьв коридоре или на кухне.

Да-а-а, как-то тяжело идет разговор. Если бы не дурацкоевоспитание, перешла бы я на ты, выпили бы мы с женщиной по рюмашке, глядишь, ивыложила бы Люсьена Витальевна всю подноготную про своего хахаля.

– А жениться-то он на вас не обещал? – Честноговоря, я задала этот вопрос уже безо всякой надежды на откровенность.

– Ишь чего, «обещал»! – Женщина внезапно оживиласьи даже всплеснула руками. – Ну, ты, девка, даешь! Да если хочешь знать, онумолял меня, вот прям на этом самом месте, – Люська топнула босой ногой подощатому полу, – умолял, чтобы я вышла за него замуж!

– А вы что же? Отказали ему? – Всем своим видом явыказывала неподдельный интерес к этой истории.

– Ну, не совсем отказала, – хищно осклабиласьсобеседница. – Решила пока его помучить. Поставила ему условие: сначалаустройся на работу, а потом поговорим.

– Так он что же, не работал?

– А зачем ему работать? У Фриди и так денежки водились.

– У кого? – не поняла я.

– Да я его Фридей звала, – объяснилаЛюська. – Для простоты.

– А откуда у него деньги были? Убил, что ли, кого?

– Да нет. – Люська даже перекрестилась. – Ябы с убийцей и разговаривать не стала. Вот какую историю он мне рассказывал…

И я вся обратилась в слух.

Незадолго до Великой Отечественной войны у крупногосоветского чиновника Матвея Петровича Нечаева родился сын. Матвей Петрович,который сам происходил из семьи батраков, был фанатично предан советскойвласти: она чудесным образом изменила его жизнь, дав ему образование иположение в обществе. А потому счастливый отец решил назвать первенца Марксом –в честь своего кумира Карла Маркса, благодаря которому, как он считал, в Россиинаступила власть рабочих и крестьян.

– Да это же не имя, а фамилия! – возмущалась егожена Пелагея Тихоновна, которая уже давно приберегла для сыночка славное имя –Андрюша. – Ты что, хочешь, чтобы над ребенком всю жизнь потешались?

– А Карл мне не нравится, – отвечал МатвейПетрович. – Уж больно на воронье карканье похоже.

– Ну давай назовем ребенка хотя бы Марком, все похожена твоего Маркса, – уговаривала жена.

– Будет, как я сказал! – гаркнул своим руководящимголосом муж, тем самым закрыв дискуссию.

Первый сын оказался единственным: во время войны ПелагеяТихоновна подорвала свое здоровье и больше не могла иметь детей. Маркс россмышленым и активным мальчиком. Мать упорно называла сына Марком, однако былавынуждена признать, что «идеологическое» имя очень даже помогает ребенку вжизни. В школе Маркса регулярно избирали старостой класса, затем –председателем пионерской и комсомольской организаций. Сын окончил школу сзолотой медалью и легко поступил на философский факультет МГУ. Блестяще защитивкандидатскую диссертацию по научному коммунизму (кто бы осмелился броситьаспиранту с таким именем черный шар?), Маркс стал преподавать и вскоре удачноженился на своей студентке.

Когда у Маркса родился первый сын, Матвей Петрович настоял,чтобы внука назвали Фридрихом – в честь Фридриха Энгельса, другого кумирастарого большевика. Пелагеи Тихоновны уже не было в живых, а невестка Леночкабыла слишком робка, чтобы спорить со своим высокопоставленным свекром. Затокогда у Маркса и Елены родился второй сын, они сами выбрали ему замечательноерусское имя Артем – к тому времени дедушка уже с миром почивал на Ваганьковскомкладбище.

В год, когда Артем перешел в выпускной класс, отец с матерьюполетели отдыхать в Пицунду, и при посадке их самолет разбился (авиакатастрофыслучались и при социализме, вот только в программе «Время» населению о них несообщали, чтобы не снижать трудовой энтузиазм). Братья остались одни. К этомувремени Фридрих уже окончил все тот же философский факультет, куда его в своевремя пристроил отец. Младший брат, бредивший юриспруденцией, попытался былопоступить на юридический факультет университета, но без связей туда нечего былои соваться: на первом же экзамене Артему влепили двойку. Через год Артемазабрали в армию.

На дворе было начало девяностых годов, только-толькозакончилась перестройка, не принесшая простым людям ничего хорошего. А после«прихватизации» до советского человека наконец дошло, что халява закончилась:теперь он сам должен думать о том, где будет жить его семья, на какие деньгилечиться его мать, а дети – получать образование. Фридрих огляделся вокруг ипришел к неутешительному выводу: цитаты основоположников марксизма-ленинизманикому не нужны, а это было единственное, что он знал в жизни. Пошел было мужикработать грузчиком в магазин, но с непривычки чуть не надорвался от большойнагрузки. Тогда Фридя решил разменять квартиру, доставшуюся им с братом послесмерти родителей. По замыслу несостоявшегося теоретика коммунизма роскошныечетырехкомнатные апартаменты на Фрунзенской набережной можно было легкопревратить в две однокомнатные квартиры в «спальных» районах и значительнуюсумму в твердой валюте. При скромном образе жизни этих денег Фриде с братомхватило бы как минимум на два десятка лет. Однако директор агентстванедвижимости, в которое обратился Фридя, так не думал. В ходе сомнительныхопераций родительская квартира (в которую, кстати, въехал этот самый директор)превратилась в две комнаты в густонаселенных коммуналках. И безо всякойдоплаты. Обманутому Фриде пришлось отправляться в комнату в центре, а Артему,который вскоре должен был вернуться из армии, брат оставил метры в Капотне.