– Познакомились уже? – дружелюбно поинтересовалась баба Люда, выглянув из кухни. – Это Леночка, наша соседка с пятого этажа. Дядя у неё уехал, просил приглядеть, вот я к нам и позвала. А это мой внук, Максимка. Ну да вы погуторьте пока, а я картошку разжарю.

Она снова скрылась в кухне, откуда уже доносились приятные запахи, и я почувствовала, что живот предательски заурчал. Булочка в институте и половинка яблока, которым со мной поделилась Мелкая – это сложно назвать полноценным обедом.

– Ну что, пойдем в комнату, бабушка не любит, когда ей мешают, – Максим Альбертович кивнул в сторону уютно обставленной гостиной и я, смущаясь, прошла следом. Уселась на краешек дивана, украдкой разглядывая многочисленные детские рисунки на стенах в рамках, а также вязаное покрывало и кружевные салфетки. Гостиная была неимоверно уютная.

Своих бабушек и дедушек я не помнила. Отец был сиротой, а родители по материнской линии умерли, когда я была совсем маленькая. В памяти осталась единственная прогулка в парк развлечения и огромное облако сахарной ваты, купленной дедом. Но мне всегда казалось, что будь бабушка жива, она обязательно привнесла бы в дом особый уют. Мама рассказывала, что бабушка любила шить и готовить, и по наследству нам с сестрой перешло лоскутное одеяло, которое я бережно хранила, как и другие памятные вещи от родителей.

– Кстати, я проверил твою работу.

– А? Какую работу? – я отвлеклась от изучения обстановки и посмотрела на облокотившегося на книжную полку преподавателя. Было странно видеть его таким… домашним, что ли? В полинялой футболке, в спортивных штанах и тапках на босу ногу. В университете он всегда был одет с иголочки, в строгий деловой костюм.

– Проверочную, на зачет. Двадцать четыре балла, один из лучших показателей в группе. Ты молодец.

– Спасибо, – я несмело улыбнулась. Сданный зачет был большущим плюсом – риск вылететь из университета за «хвосты» уменьшался, а в том, что они будут, я не сомневалась. Уже завтра днём мне нужно возвращаться в игру – я пропущу из-за этого очередную неделю занятий.

Жаль, я не могла играть из дома – денег на капсулу для погружения в вирт у меня просто-напросто не было.

В гостиной воцарилась неловкая тишина. Признаться, я не могла придумать, о чем можно разговаривать с преподавателем, и боялась ляпнуть какую-нибудь глупость, а самому Максиму Альбертовичу наверняка было скучно общаться со студенткой. Поэтому, когда баба Люда застала нас за молчаливым разглядыванием рыб в аквариуме, она только недовольно поджала губы.

– Вот молодежь пошла! В мое время уже давно бы всю подноготную друг друга узнали бы, а эти молчат, как сычи. А ну марш на кухню ужинать, и нечего тут из себя скромников строить! – возмутилась она и дала подзатыльник собирающемуся возразить что-то внуку. – Цыц! Знаю я, как ты в комнате поешь – всю котлету этому обормоту скормишь, – она указала на подкравшегося к мужчине кота и теперь вовсю ластившегося у его ног.

– Ба, ну не при ней же!..

– А что такого, пусть знает, кто ей в соседи достался. Научный человек, преподаватель, а дома всё с котом да в игрушки играет. Совсем исхудал с вашими играми. Да видано ли дело – сутками в капсуле валяться!

– У вас есть игровая капсула? – удивилась я.

Баба Люда кивнула:

– Купил себе игрушку, теперь из комнаты попробуй вытащи! Ну, что ты на меня смотришь? Али неправду говорю?

– Правду, ба, – вздохнул Максим Альбертович, понимая, что легче согласиться со старушкой, чем спорить. – А теперь, когда ты наругалась вдоволь, пойдем ужинать.

***

Ужин прошел на удивление хорошо. За рассказами о жизни бабы Люды постепенно сгладилась неловкость: байки она травила интересно, с огоньком и каким-то особенным говором-оканьем, от которого хотелось улыбаться. А ведь рассказывала она о самой обычной жизни. Кем она только не работала, разъезжая вместе с мужем-военнослужащим по разным гарнизонам: поваром, учителем, библиотекарем. Так что историй у неё скопилось немало.

Пока мы угощались картошкой с промаринованным кольцами луком, она рассказывала, как однажды приехала с мужем в город, где не хватало воды, и радовалась выпавшему снегу, как манне небесной. А еще о том, как на работу ходила за семь верст по лесу, перебираясь через речку по скользким камням.

– Иду я, значит, домой со школы, к оврагу спускаюсь, и вдруг замечаю, что кто-то за мной крадется. А ведь ночь на дворе, поздняя осень, страшно – жуть. Ну, я палку схватила, развернулась да как дала преследователю по голове! А это наш сосед оказался, подшутить хотел. Чуть не убила мужика. Еле потом до дома дотащила, чаем с вареньем отпаивала. Он, правда, тоже повинился, – рассказывала она, увлекшись воспоминаниями, и я увидела, как Максим Альбертович искренне улыбается. Похоже, он очень любил рассказы бабушки, неважно, весёлые или страшные.

После картошки был чай с брусничным пирогом, теплый кот на коленях и долгие расспросы уже о моей жизни. И как-то отпустил сжимающий горло комок – я смогла рассказать о родителях без слёз, даже засмеялась, вспомнив, как отец катал нас с горы, а Оля никак не хотела тащить сани обратно в гору.

Спохватилась я, когда стрелка часов остановилась у десяти.

– Ты заходи почаще, Леночка. Дети всё на работе пропадают, Максимка весь в науке или играх этих глупых. Скучно мне одной, – напоследок соседка строго посмотрела на внука: – Гостью-то проводи, кавалер!

– Да куда меня провожать? Один этаж всего! – поспешно отказалась я, но попытка провалилась.

Не решившись спорить с бабушкой, физик подтолкнул меня к дверям, и мы вместе вышли на лестничную площадку.

Поднявшись наверх, я вежливо поблагодарила за гостеприимство, Максим Альбертович не менее вежливо пожелал спокойной ночи. На том и разошлись.

Очутившись в пустой квартире, я испытала некоторое разочарование. У Марины была аллергия на шерсть, домашних питомцев они не держали, а всяких золотых рыбок считали излишеством и блажью. Было грустно оказаться одной, и я постаралась поскорее уснуть, чтобы не впасть в хандру.

А на следующий день раскисать стало некогда.

Отучившись положенные пары и предупредив ребят, что опять пропаду, я поехала в центр. До погружения в вирт оставалось немного времени, и мне хотелось