– Когда я говорю «хозяин», я имею в виду старого мистераЛеонидиса.

Прежде чем я успел что-то ответить, дверь распахнулась и вкухню вошла София.

– Чарльз! – удивленно воскликнула она и тут же добавила: –Няня, как я рада, что он приехал.

– Я знаю, родная.

Няня собрала кучу горшков и кастрюль и унесла их в моечную,плотно закрыв за собой дверь.

Я вышел из-за стола и, подойдя к Софии, крепко прижал ее ксебе.

– Сокровище мое, ты дрожишь. Что случилось?

– Я боюсь, Чарльз, я боюсь.

– Я тебя люблю. Если бы я только мог увезти тебя отсюда…

Она отвернулась и покачала головой:

– Это невозможно. Через все это мы должны пройти. Но знаешь,Чарльз, есть вещи, которые мне трудно вынести. Мне ужасно думать, что кто-то вэтом доме, кто-то, с кем я каждый день встречаюсь и разговариваю, хладнокровныйи расчетливый убийца…

Я не знал, что ей на это ответить. Такого человека, какСофия, трудно было отвлечь или утешить ничего не значащими словами.

– Если бы только знать… – сказала она.

– Да, это главное.

– Знаешь, Чарльз, что меня больше всего пугает? – Голос еепонизился почти до шепота. – Что мы можем так никогда и не узнать…

Я легко мог себе представить, что это был бы за кошмар… И вто же время ясно отдавал себе отчет, что мы, вполне может статься, не узнаем,кто убил старика Леонидиса.

Я вспомнил вопрос, который все время хотел задать Софии.

– Скажи мне, пожалуйста, сколько человек здесь в доме зналипро эти глазные капли? О том, что дед ими пользуется, и о том, что они ядовиты.И какая доза эзерина считается смертельной?

– Я понимаю, куда ты клонишь, Чарльз, но не старайся. Дело втом, что мы все знали.

– Знали вообще, насколько я понимаю, но кто мог конкретно…

– Все мы знали вполне конкретно. Однажды после ленча мы пилиу деда кофе – он любил, когда вокруг собиралась вся семья. Его тогда оченьбеспокоили глаза, и Бренда достала эзерин, чтобы накапать ему в оба глаза, итут Жозефина – она ведь всегда задает вопросы по всем поводам и без повода –спросила, почему на пузырьке написано: «Капли для глаз. Наружное». Дедулыбнулся и сказал: «Если бы Бренда ошиблась и впрыснула мне эзерин вместоинсулина, я бы глубоко вздохнул, посинел и умер, потому что сердце у меня неочень крепкое». Жозефина даже ахнула от удивления. А дед добавил: «Так что надоследить, чтобы Бренда не вколола мне эзерин вместо инсулина. Так ведь?»

София сделала небольшую паузу, а затем сказала:

– И все мы это слышали. Слышали своими ушами. Теперь тебеясно?

Да, теперь мне было ясно. У меня давно в голове засела мысльо том, что нам недостает каких-то конкретных доказательств. Теперь, послерассказа Софии, у меня сложилось впечатление, что старый Леонидис своими рукамивырыл себе яму. Убийце не пришлось ничего замышлять, планировать, придумывать.Простой и легкий способ прикончить человека был предложен самой жертвой.

Я перевел дыхание. София, угадав мою мысль, сказала:

– Да, все это чудовищно, тебе не кажется?

– Ты знаешь, София, на какие размышления это меня наводит?

– На какие?

– Что ты была права и это не Бренда. Она не моглавоспользоваться этим способом, зная, что вы все слышали и наверняка бывспомнили.

– Не уверена. Она, мне кажется, не слишком сообразительна.

– Но не настолько, чтобы не сообразить в данном случае, –возразил я. – Нет, это не могла сделать Бренда.

София отодвинулась от меня.

– Тебе очень не хочется, чтобы это была Бренда, правда? – сказалаона.

Что должен был я ответить на это? Что я не мог… просто немог твердо заявить: «Да, надеюсь, что это Бренда».

Почему не мог? Что мне мешало? Чувство, что Бренда однапротивостоит враждебности вооружившегося против нее мощного клана Леонидисов?Рыцарство? Жалость к более слабому и беззащитному? Я вспомнил, как она сиделана диване в дорогом трауре… вспомнил безнадежность в голосе. И страх в глазах.Няня вовремя появилась из моечной. Не знаю, почувствовала ли она напряженность,возникшую между нами.

– Опять про убийство и всякие страсти, – сказала онанеодобрительно. – Послушайтесь меня, выкиньте все это из головы. Грязное этодело, и пусть полиция им занимается – это их забота, не ваша.

– Няня, неужели ты не понимаешь, что у нас в доме убийца?…

– Глупости какие, мисс София! Терпения у меня на вас нехватает. Да ведь наружная дверь всегда открыта – все двери настежь, ничего незапирается. Заходите, воры и грабители…

– Но это не грабитель, ничего ведь не украли. И зачемграбителю понадобилось отравить кого-то?

– Я не сказала, что это был грабитель, мисс София. Я толькосказала, что все двери нараспашку. Любой заходи. Я-то думаю, это коммунисты.

Няня с довольным видом тряхнула головой.

– С чего вдруг коммунистам убивать бедного деда?

– Говорят, они повсюду влезут. Где какая заваруха, ищи ихтам. А если не коммунисты, так, значит, католики, помяни мое слово. Они как этававилонская блудница.

И с гордым видом человека, за которым осталось последнееслово, няня снова скрылась за дверью моечной.

Мы с Софией рассмеялись.

– Узнаю добрую старую протестантку, – сказал я.

– Да, похожа. Ну а теперь, Чарльз, пойдем. Пойдем вгостиную. Там нечто вроде семейного совета. Он намечался на вечер, но началсястихийно.

– Наверное, мне лучше не встревать.

– Ты ведь собираешься войти в нашу семью. Вот и посмотри,какова она без прикрас.

– А о чем идет речь?

– О делах Роджера. Ты, по-моему, уже в курсе. Но с твоейстороны безумие думать, что Роджер мог убить деда, Роджер обожал его.

– Я в общем-то не думаю, что это Роджер. Я считал, что этомогла сделать Клеменси.

– Только потому, что я навела тебя на эту мысль. Но ты и тутошибаешься. По-моему, Клеменси плевать на то, что Роджер потеряет все деньги.Она, мне кажется, даже обрадуется. У нее довольно своеобразная страсть не иметьникакой собственности. Пойдем.