– Вы видите теперь, что лучше рассказать нам правду.

– Да, да, конечно. Я расскажу. Что вы хотите знать?

– Верно ли, что ваша фирма на грани банкротства?

– Да. И предотвратить этого нельзя. Катастрофа неминуема.Какое было бы счастье, если бы отец умер в неведении… Мне так стыдно… такойпозор…

– Могут ли вам предъявить уголовное обвинение?

Роджер резко выпрямился:

– Нет, нет. Это будет банкротство, но банкротство достойное.Кредиторам будет выплачено по двадцать шиллингов с фунта, даже если мне придетсядобавить личные сбережения, что я и сделаю. Нет, позор в том, что я не оправдалдоверия моего дорогого отца. Он мне верил. Отдал мне свой самый большойконцерн, самый любимый. Он ни во что не вмешивался, никогда не спрашивал, что яделаю. Он просто… доверял мне. А я подвел его.

Отец сухо сказал:

– Вы говорите, уголовное преследование вам не грозит. Почемуже вы тогда с женой собирались улететь за границу втайне от всех?

– И это вам известно?

– Да, мистер Леонидис.

– Как вы не понимаете? – Он нетерпеливо наклонился вперед. –Я не мог открыть отцу правды. Получилось бы, как будто я прошу денег, поймите.Как будто я прошу еще раз поставить меня на ноги. Он… он очень любил меня. Онзахотел бы помочь. Но я не мог… Не мог больше. Все равно… это опять кончилосьбы провалом… Я неудачник. У меня нет деловой хватки. Я совсем не такой, как мойотец. Я всегда это знал. Я старался. Но у меня ничего не выходило. Как я былнесчастен. Господи боже! Вы не знаете, до чего я был несчастен! Все времяпытался выкарабкаться, надеялся привести дела в порядок, надеялся, что дорогоймой отец ничего не узнает. И вдруг – конец, катастрофы уже было не избежать.Клеменси, моя жена, она поняла меня, согласилась со мной. Мы разработали план.Ничего никому не говорить. Уехать. А там пусть разразится буря. Я оставлю отцуписьмо, все объясню, расскажу, как мне стыдно, попрошу простить меня. Он такбыл всегда добр ко мне, вы не представляете. Но делать для меня что-нибудь былоуже поздно. Вот я и хотел не просить его ни о чем, чтобы даже и намека напросьбу не было. Начать где-то жизнь сначала. Жить просто и смиренно.Выращивать что-нибудь. Кофе… или фрукты. Иметь только самое необходимое.Клеменси придется нелегко, но она поклялась, что не боится. Она замечательная –просто замечательная.

– Понятно. – Голос отца звучал холодно. – И что же заставиловас передумать?

– Передумать?

– Да. Что заставило вас пойти к отцу и все-таки попроситьфинансовой помощи?

Роджер непонимающим взглядом уставился на моего отца:

– Я не ходил!

– Оставьте, мистер Леонидис.

– Да нет, вы перепутали. Не я пошел к нему, а он сам вызвалменя. Он что-то услышал в Сити. Очевидно, прошел какой-то слух. Ему всегдастановилось все известно. Кто-то ему сказал. Он за меня взялся как следует, ия, конечно, не выдержал… Все ему выложил. Сказал, что мучаюсь не столько из-заденег, сколько от сознания, что подвел его, не оправдал его доверия! – Роджерсудорожно сглотнул. – Дорогой отец, – проговорил он. – Вы и представить себе неможете, как он ко мне отнесся. Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал ему, чтопомощь мне не нужна, даже лучше, если он не станет помогать. Я бы предпочелуехать, как и собирался. Но он и слышать ничего не хотел. Настаивал на том,чтобы прийти мне на помощь и снова поставить на ноги нашу фирму.

– И вы хотите, чтобы мы поверили, будто ваш отец собиралсяоказать вам финансовую поддержку? – резко сказал Тавернер.

– Ну разумеется. Он тут же написал своим маклерам и отдалраспоряжения.

Очевидно, он заметил выражение недоверия на лицах обоихинспекторов. Он покраснел.

– Слушайте, – сказал он, – письмо до сих пор у меня. Яобещал отцу отправить его по почте. Но потом… такое потрясение… суматоха… Я,конечно, забыл про него. Оно, наверно, у меня в кармане.

Он достал бумажник и долго в нем копался. Но наконец нашел,что искал: мятый конверт с маркой, адресованный, как я, наклонившись, увидел,господам Грейторексу и Ханбери.

– Прочтите сами, – добавил Роджер, – если мне не верите.

Отец вскрыл письмо. Тавернер подошел и встал у него заспиной. Я тогда его не читал, но прочел позже. Господам Грейторексу и Ханберипоручалось реализовать какие-то капиталовложения и прислать к нему на следующийдень кого-то из членов фирмы за получением инструкций. Деловая часть письмаосталась для меня темной, но суть была ясна: Аристид Леонидис готовился еще разподставить сыну свое плечо.

Тавернер сказал:

– Мы дадим вам за него расписку.

Роджер взял расписку и встал:

– Это все? Теперь вы поняли, как все происходило?

Вместо ответа Тавернер спросил:

– Мистер Леонидис отдал вам письмо, и вы ушли? Что вы делалидальше?

– Я бросился к себе. Моя жена как раз вернулась домой. Ярассказал ей, как собирается поступить отец. Как он изумительно ведет себя. Я…право, я едва сознавал, что делаю.

– И как скоро после этого стало плохо вашему отцу?

– Постойте, дайте подумать… наверное, через полчаса, аможет, через час прибежала Бренда. Очень испуганная. Сказала, что с ним неладно.Я бросился с ней туда. Но это я уже вам рассказывал.

– Когда вы были у отца в первый раз, заходили вы в ванную,примыкающую к комнате отца?

– Не думаю. Нет… уверен, что не заходил. А в чем дело,неужели вы могли подумать, что я…

Отец сразу же погасил вспышку негодования – он поднялся ипожал Роджеру руку.

– Благодарю вас, мистер Леонидис, – сказал он. – Вы намочень помогли. Но рассказать все вы должны были раньше.

Когда дверь за Роджером захлопнулась, я встал и подошел котцовскому столу, чтобы взглянуть на письмо.

– Оно может быть и подделкой, – с надеждой проговорилТавернер.

– Может, – отозвался отец, – но я не думаю. По моему мнению,это соответствует действительности. Старый Леонидис собирался вызволить сына избеды. И ему при жизни удалось бы это гораздо лучше, чем Роджеру после егосмерти. Тем более что завещание, как выясняется, отсутствует, и размерынаследства Роджера теперь весьма спорны. Следует ожидать проволочек и разныхосложнений. В теперешней ситуации крах неминуем. Нет, Тавернер, у РоджераЛеонидиса и его жены не было мотива для устранения старика. Наоборот… – Онвдруг умолк и задумчиво, как будто его осенила внезапная мысль, повторил: –Наоборот…