Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возле одного из В-40 разгорелся спор — спорили двое водителей; Монсэ остановился послушать — он не мог оторваться от этих юрких стальных машин, носящих имя Сесиль, имя мужа Сесиль. А те двое кричали уже во весь голос:
— Я же говорю, — настаивал один, — если это действительно так, значит, там тебе и каюк! — Да почему каюк-то, объясни толком. — Одного из споривших Жан знал, даже несколько раз беседовал с ним; этот водитель раньше служил в метро, семья его жила где-то близ Лиль-Адана; брови у него были черные, чересчур густые, а лицо с кулачок. Звали его Жюмель… — А потому, что открывать-то нужно изнутри! — Офицер, который водил гостей по гаражам, заинтересовался разговором. Второй споривший — высокий, угрюмого вида парень, с изжелта-смуглым лицом и жирными прядями черных волос — доказывал Жюмелю, что раз машина закрыта, а офицер убит или, скажем, серьезно ранен, и водитель ранен в руку, пусть даже легко, им отсюда уже не выбраться — гори заживо или жди, пока боши заберут тебя в плен, а то и прикончат… Настоящий несгораемый шкаф, снаружи никак уж не отопрешь без ключа… — Ну, а если я подоспею со своими молодцами? — спросил доктор Блаз. — Все равно ничего не выйдет, господин лейтенант, — ответил Праш, повернувшись к Блазу. — Придется оставить людей погибать в танке. — Но ведь это же нелепо, немыслимо! — Блаз обратился к танкисту, и тот утвердительно закивал головой: — Он прав. Я сам удивляюсь, как об этом не подумали…
Да, что и говорить, просто безумие. Изволите ли видеть, «не подумали»! Новость быстро облетела всех. Как, как ты говоришь? Да не толкайся! Видишь, вон тот маленький танк… Все столпились вокруг В-40. Больше всех были ошеломлены врачи. Танкист в конце концов уже примирился с этой мыслью: если танк подобьют, значит, экипаж погиб — это ясно… Но Фенестр никак не мог успокоиться: нет, как хотите, это невозможно, я просто не верю, чтобы нельзя было чего-нибудь изобрести… ну, инструмент, что ли… — Хирург сказался, — шепнул Сорбен Премону. — Вот, смотрите: я закрываю дверцу… — Фенестр со стуком захлопнул дверцу. — Предположим, что водитель ранен. — Фенестр встал перед танком: в смотровую щель смутно виднелась ручка. А если щель открыта, может, удастся достать ручку каким-нибудь стальным ломиком и повернуть? Можно-то можно, но ведь во время боя щель закрыта. В таком случае нужно попытаться открыть дверцу какой-нибудь отмычкой…
Каждый высказывал свои соображения. Праш, поднявший всю бучу, пояснил: — Тут нужен такой инструмент, чтобы с одного конца был ломик или отмычка, как вы говорите, а другой конец чтобы был изогнут, тогда можно будет зацепить ручку дверцы. Понятно? Сколько он должен иметь в длину? Примерно сантиметров восемьдесят… — Капитан-танкист, который уже изучил машину, уточнил: — Хватит и семидесяти пяти. — Верно, но нужно учитывать еще изгиб…
Мысль об этом приспособлении взволновала всех врачей санитарного отряда. Как же не предусмотрели заранее! Таким инструментом нужно снабдить каждого санитара или каждую группу санитаров… Гроппар шепнул Жану: — Слыхал? Мало нам груза, так еще какие-то ломики таскай! — Праш, отойдя в сторону, рисовал прутиком на земле инструмент, с виду похожий на английский ключ; Жокаст, кузнец из взвода Премона, тот самый, что играл по вечерам на гармонике, заинтересовавшись, подошел поближе. — А ты бы мог сделать такой инструмент, ты же кузнец? — спросил Партюрье. Жокаст задумчиво покачал головой… — Что ж, сделать-то можно, в деревне, где мы стоим, кузница есть.
Давэн де Сессак картинно воздел к небесам руки и обратился к Сорбену: — Можете говорить, что хотите! Вот она, ваша хваленая Республика… Сегодня пятнадцатое марта, через неделю весна, а теперь кузнецу Жокасту приходится думать, как сделать отмычку для танков, потому что, видите ли, эти господа не соизволили своевременно позаботиться. Подумать только! Жокаст! Дожили! К деревенскому кузнецу на поклон идем!
За гаражами была грязь, сплошная, непролазная грязь.
— А кто, кстати, тот тип, который первый сказал… ну, что танки нельзя отпереть?.. Кто он такой? — спросил главный врач Фенестра. И Фенестр ответил: — Это — Праш. Я вам, господин капитан, о нем уже говорил. Он у нас центр нападения, и очень недурно играет… До войны держал гараж в Дроме и водил грузовик…
II
— Так, значит, наш Летийель женится? — Что тут такого смешного? Мадемуазель Корвизар с упреком посмотрела на своего патрона, которого непонятно почему разбирал смех. С тех пор как господин Ватрен вернулся из армии, его словно подменили: то ходит мрачный, а то вдруг на него нападает веселость, в искренность которой Маргарита Корвизар не верит. — Вы видели невесту? По-вашему, она мила? Ну, знаете, в таком случае она дура! Ладно, ладно, Корвизаp… согласен, Летийель человек не плохой, но, между нами говоря, что она в нем нашла, чтобы… особенно, если она мила! Один его голос чего стоит, а брови… Ну разве же это муж? Ах, простите, пожалуйста… — Последние слова Ватрен сказал очень ласково и немножко даже сконфуженно. Он бросил взгляд на черное платье Маргариты Корвизар, носившей траур по матери; шутки сейчас неуместны.
— Может быть, она просто боялась остаться старой девой… — заметила мадемуазель Корвизар. Они сидели в кабинете адвоката. Маргарита только что кончила стенографировать. Веселость сразу слетела с Ватрена, ее как рукой сняло. Бог с ним, с Летийелем, не в нем тут дело! От пребывания в армии у