многих: тотальное проектирование возлагает на архитектора роль мессии, наводящего порядок в беспорядочно разрастающейся застройке; тотальное проектирование навязывает нам город, наполненный «чистой архитектурой» и контролируемый согласующими инстанциями; оно поддерживает принятую сегодня процедуру «городской реконструкции» под надзором городских экспертных советов и художественных комиссий [81]. Здание Бостонской городской администрации и созданный им градостроительный ансамбль широко признаны ныне образцовым примером просвещенной «городской реконструкции». Нагромождение символических форм, напоминающее расточительные сумасбродства времен генерала Гранта [82], как и попытка возрождения средневековой пьяццы с возвышающимся над ней palazzo pubblico, — всё это в конечном счете наводит скуку. Слишком уж архитектурно. Для бюрократов намного лучше подошло бы стандартное офисное здание со свободным планом — возможно, с сияющей над крышей вывеской: «Я — МОНУМЕНТ» (илл. 139).

Но, как бы то ни было, отсутствие архитектуры не может стать достойным ответом на ее избыток. Реакция «антиархитекторов» из Architectural Design [83], как нам кажется, столь же непродуктивна и поверхностна, как и бесконечное обсасывание никому не нужных тонкостей в журналах противоположного крыла, хотя первые, пожалуй, безопаснее, поскольку почти ничего не строят, не подключают и не надувают [84]. Глобальная научно-футуристическая метафизика, мистицизм мегаструктур, а также всяческие скафандры и коконы («Смотри, мам, а дома-то нет!») — всё это повторение ошибок предшествующего поколения. Их сверхзависимость от космических, футуристических и научно-фантастических технологий напоминает машинную эстетику 1920-х и приближается к пику ее манерности. Однако они, в отличие от архитекторов 1920-х годов, не открывают никакой новой перспективы в области искусства и отмечены глубокой социальной безответственностью.

Мегаструктуры были разрекламированы с помощью пространных журнальных публикаций такими группами, как Archigram, которые отвергают архитектуру, хотя при этом масштабы их урбанистических фантазий и монументальность их графики намного превосходят последние приступы мегаломании смиренных копиистов из школы Боз-ар. В отличие от архитектуры расползающихся городов, мегаструктуры легко поддаются тотальному проектированию и позволяют создавать умопомрачительные макеты, которые весьма выгодно смотрятся как в залах заседаний художественных советов, так и на страницах журнала Time, однако они не имеют никакого отношения к тому, что является реализуемым или желательным в существующем социально-техническом контексте. Поп-артистские упражнения этих пророков мегаструктур, порой не лишенные остроумия, забавны как самоцель — литературных амбиций в них больше, чем архитектурных. В качестве архитектурной теории они скучны и не предлагают ответов — ни непосредственно, ни в длительной исторической перспективе — на диктуемые современностью реальные и интересные вопросы.

Между тем каждая община и каждый штат собирает свой собственный экспертный совет для продвижения архитектурной революции прошлого поколения, соблазняя его членов возможностью действовать не по закону, а по собственному субъективному предпочтению. «Тотальное проектирование», по сути, обернулось «тотальным контролем» со стороны самоуверенных членов советов, которые, уяснив для себя, что считается правильным, продвигают мертвящую посредственность, отвергая и «хорошее», и «плохое», и неузнанное ими новое, — то есть всё то, из сочетания чего в конечном счете должен складываться город (см. Приложение).

Ложно направленное технологическое рвение

И старые революционеры из художественных советов, и новые революционеры, пропагандирующие мегаструктуры, занимаются, на наш взгляд, не своим делом — как с общественной, так и с художественной точки зрения. И те, и другие разделяют также специфическое для модернизма отношение к строительным технологиям, перенимая прогрессивную, революционную, «машинно-эстетическую» позицию архитекторов раннего модернизма — чтобы быть «героическим и оригинальным» нужно быть, среди прочего, и высокотехнологичным. Однако несоответствие между сущностью и образом в «технологическом мачизме» модернизма, как и неоправданная дороговизна его подчас ничего не значащих жестов, обнаружились раньше, чем хотелось бы думать сегодняшним архитекторам. Экономичные методы индустриального производства в основном оказались неприложимыми к строительству зданий. Многим элегантным конструктивным системам (например, пространственным системам перекрытий), — которые доказали свою высокую эффективность с точки зрения отношения несущей способности к расходу материала и свою экономичность в случаях, когда требуется перекрывать пролеты крупных промышленных сооружений, — увы, решительно не нашлось применения в рамках более прозаичных программ, пространств и бюджетов, соответствующих более привычным архитектурным типологиям. Как сказал Филип Джонсон, в оболочку геодезического купола нельзя вставить дверь.

Кроме того, многие архитекторы, занятые в основном конструированием форм, привыкли игнорировать другие аспекты строительного производства, такие как финансирование, сбыт, существующие бизнес-модели и возможность использования общепринятых материалов и методов. Эти важные грани строительства, как известно застройщикам, вполне восприимчивы к благотворному влиянию технологий, включая технологии управления, и в итоге оказывают значительно большее влияние на конечную форму и стоимость зданий, чем инновации в области строительных конструкций. Архитекторы в этой стране мало сделали для удовлетворения важнейших потребностей строительной отрасли — особенно в сфере жилья, — отчасти потому, что их выбор в пользу инновационных технологий, обладающих символической и визионерской аурой, снизил эффективность их участия в обычных видах строительного производства.

Увлекаясь последние сорок лет своей излюбленной формой технологического вудуизма (то есть исследованием темы строительства из сборных конструкций заводского изготовления), архитекторы до недавнего времени игнорировали индустрию переносных домов [85]. Эта индустрия без помощи архитекторов и с использованием традиционных технологий — в основном плотничества, которое в данном случае соединилось с новаторскими технологиями маркетинга, — сегодня обеспечивает пятую часть всего ежегодно производимого в Америке жилья. Архитекторам следовало бы забыть о своей роли великих инноваторов в области жилищного строительства и сосредоточить внимание на приспособлении этой новой и полезной технологи к более широкому спектру потребностей, а также на разработке выразительного символизма переносного дома для массового рынка (илл. 140).

Какая технологическая революция?

Показательно, что технологией, которая в среде прогрессивных архитекторов-модернистов считается «передовой», была и до сих пор остается технология массового производства — индустрии образца XIX века. Даже визионерские структуры Archigram — это жюльверновские по духу интерпретации промышленной революции, приправленные популярной аэрокосмической терминологией (илл. 141). Однако американская аэрокосмическая промышленность, выбранная в качестве модели нынешними сторонниками мегаструктур, сама находится под угрозой угасания в результате чрезмерного разрастания и сверхспециализации. Как пишет Питер Барнс в своей статье для журнала New Republic:

С чисто экономической точки зрения, аэрокосмические гиганты — это уже скорее бремя, чем польза для нации. Несмотря на мириады обещаний, имеющихся в запасе у науки, Америка сегодня не нуждается в каких-либо новых великих технологических прорывах, по крайней мере, в аэрокосмической обрасти. Всё, что ей нужно, — передышка, дающая возможность оценить последствия применения современных технологий и более справедливым образом распределить плоды прогресса. Ей нужно подумать о малом, а не о большом {33}.

По словам Барнса, для осуществления жилищной программы «Прорыв» [86], организованной при участии компании Boeing, пришлось потратить по $7750 на каждую жилую