Этот телефонный разговор продолжался двадцать шесть минут.

Салли Йейтс подозревали, еще до того как появились причины ее подозревать. В отчете переходной команды говорилось, что Трамп выступит против кандидатуры этой пятидесятишестилетней женщины – родилась в Атланте, окончила Университет Джорджии, сделала карьеру адвоката в Министерстве юстиции – на должность исполняющего обязанности генерального прокурора. В представлении администрации существовал такой обамовский типаж. В том, как люди ходят, как они держатся. Чувство превосходства. И определенный типаж женщины, с которой у Трампа сразу не заладится. Женщины Обамы, как и женщины Хиллари, мгновенно посылали нехороший сигнал. Позже это распространится и на женщин Министерства юстиции.

Вот где проходил водораздел между Трампом и правительственными чиновниками. Он мог понять политиков, но ему было трудно постичь бюрократа, его темперамент, его мотивы. Чего они хотят? Зачем всю жизнь служить правительственным чиновником? “Чего они добиваются? Двухсот тысяч в год? Максимум”, – говорил он, пожимая плечами.

Салли Йейтс должна была быть назначена и. о., пока выдвинутый на должность генпрокурора Джефф Сешнс ждал подтверждения Сената, и в какой-то момент Трамп пришел в ярость, почему это еще не произошло. Но она была действующим депутатом, и новая должность также требовала утверждения в Сенате. Хотя Йейтс чувствовала себя захваченной в плен на чужой территории, она дала свое согласие.

Необычная информация, которую она в виде доклада представила советнику в Белом доме Дону Макгану – это произошло в первую неделю работы новой администрации, а уже на следующей неделе она отказалась ввести в законную силу президентский указ об иммиграции, и тут же была Трампом уволена, – выглядела не только нежелательной, но и подозрительной.

Только что назначенный советником президента по национальной безопасности Майкл Флинн отметал утверждения Washington Post, что у него был разговор с российским послом Сергеем Кисляком. Мы с ним просто раскланялись, утверждал он. И заверил переходную команду, включая избранного, но еще не назначенного вице-президента Пенса, что не было никаких обсуждений санкций Обамы против России. И Пенс потом это публично повторял.

И вот сейчас Йейтс сообщила Белому дому, что беседа Флинна с Кисляком была записана в порядке “выборочного сбора информации” с помощью официально одобренной прослушки. Точнее, с одобрения судебной инстанции по контролю за сбором разведывательной информации о зарубежных странах прослушивался российский посол, а Флинн, что называется, попал под раздачу.

Федеральное агентство безопасности информации пережило минуту славы, после того как откровения Эдварда Сноудена ненадолго превратили его в глазах либералов, возмущенных вторжением в частную жизнь граждан, в паршивую овцу. А сейчас оно переживало еще одну славную минуту, уже как друг либералов, которые надеялись с помощью этих “выборочных” прослушек привязать лагерь Трампа к широкомасштабному русскому заговору.

Незамедлительно Макган, Прибус и Бэннон – каждый в сомнениях по поводу того, что Флинн человек надежный и его суждениям можно доверять (“вляпался”, по замечанию Бэннона), – обсудили информацию Йейтс. Флинна снова спросили про его телефонный звонок Кисляку и сообщили ему, что, возможно, существует запись. Он снова отмахнулся – разговор не был содержательным.

По мнению одного из сотрудников Белого дома, это сплетня в духе “она узнала, что муж ее подружки с кем-то флиртует, и как человек принципиальный решила ей все рассказать”.

Еще Белый дом встревожило то, каким образом из случайной подборки имен американских граждан, скорее всего “закодированных”, при сложной процедуре “раскодирования” Йейтс удалось так ловко и кстати вытащить Флинна. Ее доклад якобы служил подтверждением того, что утечка в Washington Post о существовании магнитофонной записи исходила из ФБР, Министерства юстиции или источников обамовской администрации – поток таких утечек только возрастал, и их излюбленными адресатами были Times и Post.

Оценивая этот доклад, Белый дом решил, что это не столько проблема малоуправляемого Флинна, сколько проблема Йейтс, и даже исходящая от нее угроза: в команде Трампа она станет “ушами” Министерства юстиции с его огромным штатом карьерных прообамовских прокуроров.

* * *

– Это бесчестно, – повторяла Келлиэнн Конуэй, сидя в еще не обставленном кабинете на втором этаже и выражая задетые чувства президента. – Без всяких стеснений. Ужасно бесчестно. Они проиграли, а мы выиграли. Как же это бесчестно. Президент даже говорить об этом не желает.

Никто в Белом доме не желал говорить о России – даже те, кто был официально уполномочен, – все прекрасно понимали, еще до переезда, что эта тема будет сопровождать администрацию Трампа по крайней мере весь первый год его президентства. Никто не был готов ее обсуждать.

– Говорить об этом нет никакого смысла, – заявил Шон Спайсер. Он сидел на диване в своем кабинете, сложив руки на груди. – Говорить об этом нет никакого смысла, – упрямо повторил он.

Сам президент слово “кафкианская” не употреблял, хотя мог бы. История, связанная с Россией, казалась ему бессмысленной, необъяснимой и не имеющей никакого отношения к реальности. Их просто затягивали в эту воронку.

Во время президентской кампании они пережили скандал – уикенд с Билли Бушем, – который, как считали все в ближнем круге Трампа, им не пережить, и вот теперь “русский след”! После “Пуссигейта” этот скандал казался последней каплей. У них в головах не укладывалось, что эта тема не уходила из новостей и что люди необъяснимым образом относились к ней всерьез. Хотя на самом деле это был… пшик.

А все масс-медиа.

Белый дом быстро привык как к возникновению скандалов, так и к их затуханию. Но этот, увы, не затухал.

Если существовало одно главное доказательство не просто предвзятого отношения СМИ, но их желания подорвать власть президента, то это в глазах окружения Трампа был именно “русский след” или, как формулировала Washington Post, “атака России на нашу политическую систему”. (“Ужасно, ужасно бесчестно, и никаких доказательств, чтобы это повлияло хотя бы на один голос избирателя”, – говорила Конуэй.) Сплошное коварство. Для них все это было чем-то похоже, хотя они так и не формулировали, на мрачную конспирологию, направленную республиканцами против Хиллари Клинтон и либералов, – история с фирмой Whitewater Development, Бенгази, “имейлгейт”. То есть маниакальная публикация, ведущая к расследованиям, которые ведут к новым расследованиям и новым маниакальным публикациям. Вот она, современная политика: кровавая коррида, нацеленная на уничтожение людей и карьер.

Когда ей провели параллель с Whitewater, Конуэй, в целом соглашаясь с теорией заговоров, тут же заспорила о деталях, связанных с Уэбстером Хаббеллом, почти забытой фигурой в этом деле, и о виновности фирмы Rose Law в Арканзасе, где Хиллари Клинтон была партнером. Каждый верил в свою конспирологию и полностью, с праведным гневом отвергал заговоры против них самих. Стоило про что-то сказать “ваш заговор”, как они сразу отмахивались.