Паучата виновато уставились на меня, опустив головки вниз.

– И-и-и, – тонко и горько заплакали они.

А мне стало стыдно. Малыши отчаянно сражались защищая свою мать, а я еще ругаю их, неблагодарная родительница…

– Ну хватит, хватит! – дрогнуло мое материнское сердце.

Я взяла их всех на руки и даже побаюкала немного…

– Маму в обиду не дали! Да вы же мои молодцы! Погладила каждого по мохнатому брюшку.

Бросила взгляд на мумию в серебристом коконе. Голубоватые сполохи уже улеглись. На земле просто валялось нечто огромное, густо обмотанное паутиной, едва напоминавшее контур человеческого очертания.

– Он жив? – строго спросила у Мохнатки, как у самой старшей.

– Нет. – невинно хлопнула глазами паучья красавица.

Я осторожно потрогала куль носком туфли. Не шевелится. Каюк мужику! И мне заодно, если кто-то увидит творение лапок Воплоскуров. Ну почему со мной вечно случается какая-то дичь? Почему я постоянно влипаю в какие-то неприятности?

И что же делать? Что делать?! – взялась я за гудящую от всего произошедшего голову. Господин ректор меня за такое не то что выпорет, голову мою дурную мне оторвет!!!

Спрятать кокон! Спрятать кокон!!! – свербела в голове одна и та же мысль. Полицейский мог быть не один, и скоро сюда пожалует целая свара законников. Да по любому пожалует, ведь стража хватятся, будут искать, затеют расследование… да еще и конь его стоит, ржет. Надо мной ржет гад, над всей этой ситуацией!

Первым делом, отвела коня к крыльцу, привязала его за колышек. Труп-то уже никуда не денется, отбегался, так сказать, а вот конь удрапать может, ну и тоже косвенно сдать меня. Хозяин же куда-то от этого коня делся!

Кокон тяжелый, зараза! Я тащила его всеми силами, толкала, пинала ногами, но пронесла всего лишь пару метров! Взмокла так, хоть футболку выжимай! Не удивительно – я мелкая, особой мышечной массой не отличаюсь, мне только здоровенного мужика тягать, ага!

Паучата скакали рядом, попутно охотясь на ос. У меня же, после последнего рывка резко закружилась голова и перед глазами разлетелись разноцветные точки. Согнувшись, я оперлась ладонями в колени, чтобы продышаться хоть немного. А когда разогнулась, то поняла, что я уже не одна…

Скрестив на груди могучие руки и вперив в меня черный, не предвещающий ничего хорошего взгляд, надо мной возвышался ректор Королевской Академии, Кристиан Ротенбергский, мать его… хорошая женщина!

– Кого-то завалили, Сандерленд? – насмешливо поинтересовался мужчина.

Вы близки к истине как никогда, господин ректор!

Я сделала глаза очень желающего огромного облегчения хомяка, но никак не могущего освободиться от бремени вчерашнего ужина… На пол лица глазищи свои сделала, в общем.

Интересно, как ректор тут появился? Топота копыт я не слышала, хотя с другой стороны, особо не прислушивалась. Наверно ректор прискакал другой дорогой.

Я сглотнула глядя в его подозрительные глаза.

Ректор не спеша подошел к кокону, задумчиво попинал его носком сапога.

– Серьезно, что ли?

Теперь мой внутренний хомяк еще и по малому облегчился. Фигурально выражаясь.

– Кого ты завалила Сандерленд?!

Я отошла от трупа и от греха подальше, предоставляя господину ректору самому убедиться, что, как, зачем и почему. Без меня все поймет. Большой уже и умный через-чур.

Достав кинжал из ножен Кристиан нагнулся, чиркнув паутину ниже предполагаемой шеи несчастного. Медная пуговица на форменном воротничке заблестела в свете солнца. Кристиан прищурился, а потом отпрянул от тела. Глаза его метали не то что молнии, кинжалы раскаленные. Ой, мама!

Подался ко мне, хватая за плечи, встряхнул как котенка.

– Ты что наделала?! – рыкнул мне в лицо.

– Это не я… – пролепетала я.

– Да видно, что не ты паковала беднягу! Ты бы и тут напортачила!

Вот чего он на меня орет? Нет, все понятно, я облажалась. В который раз. Но лучше было бы если этот мужик довел бы свое грязное дело до конца? Так, наверно Кристиану, было бы легче. Ага, да. Но не мне!

– Что ты молчишь, Дейзи? Это уже переходит все границы, Сандерленд!

– Какие границы, господин ректор? Полицейский увидел паучат, – сбивчиво отвечаю я, стараясь не расплакаться. Еле удерживаю слезы, потому что несмотря на все свои оправдания, прекрасно осознаю масштаб надвигающейся катастрофы, – он начал угрожать мне, руки свои распускать…

Вот тут я уже не удержалась. Разревелась горько и совершенно некрасиво. Кристиан разжал свою хватку, и я едва вниз не шлепнулась без опоры его рук.

– Паучата спасли меня… если бы не они, он бы поглумился надо мной! Боги всемогущие, да я бы не вынесла этого…

– Достаточно! – довольно жестко прервал меня Ротенбергский. – Забирай свой выводок, – кивок на Мохнатку и блошек, – иди в дом. Спустишься в погреб, встанешь в угол. На колени. Лицом к стене! И только попробуй, мать твою, пошевелиться или с места сойти!!!

Лицо ректора побелело от напряга, и я поняла, что лучше с ним не спорить в такой ситуации. В угол, так в угол… только бы этого зверя вырвавшегося не видеть.

Подобрала паучат, опустила плечи вниз, поплелась домой.

– На горох бы тебя и выпороть!!! – полетел гневный рык в спину.

Иду, понуро опустив плечи. Паучата ободряюще попискивают, но мне это не помогает. Виновата. Я так виновата! Но ведь я ничего такого не делала, чтобы во все это дерьмо влезать! У коновязи притоптывают оба коня. Полицейского и ректора.

Увидев меня они дружно фыркают и ржут. Вон как спелись, лоси такие! Прям подружились. И еще надо мной словно посмеиваются обнажая крупные лошадиные зубы.

Иду в погреб. Потому что, правда, виновата. Я бы сейчас могла спокойно отсидеться где-нибудь, но определяя мне наказание ректор не сомневался, что я могу его ослушаться и сделать по-своему. Если сейчас схитрю, то потеряю последние крупицы его человеческого ко мне отношения.

Что он там говорил? Горох в угол насыпать, и на него встать? Эх… меня ни разу в жизни не ставили на горох! Даже в детстве. А тогда я баловалась, дай всем такого! Поэтому не очень понимаю смысл сего наказания. Ну, поискала крупу, ну, высыпала банку в угол. Разравняла ручками под любопытные взгляды блошек.

Сейчас я в шортиках, не прикрывающих колен, поэтому на горох опускаюсь голой кожей. А ничего так, кстати, как массаж прям.

Паучата в недоумении глазеют на мои действия.

– Не смотрите так, я тоже не совсем понимаю, в чем смысл.

Стою. Смотрю в стенку. Трещины пошли. Наверно, старый погреб. И дом, тоже старый. И озеро старое, раз там прабабка Кристиана утонула. От нечего делать начинаю считать. Ведь часов в погребе нет, а ректор может порядком задержаться. Мне же вставать нельзя. Не разрешил он двигаться. И я не поступлюсь его решением.