class="p1">– Зиновьева решила объединить шесть эпизодов в одно дело, – начал совещание Панкратов. – Оснований для этого достаточно. Сейчас она на докладе у руководства. После обеда будет у нас в отделе. А сейчас, Василий, рассказывай, что у тебя по «чёрному» старику.

Куприянов был абсолютно уверен, что «чёрный» старик, так сыщики в отделе прозвали хромого старика в чёрном костюме, был причастен к дерзким квартирным кражам, которые совершались по одной схеме. Квартира открывалась «родным» ключом, в то время когда хозяев точно в квартире не было. Вор был в этом уверен. Брали лишь дорогие украшения и деньги. Больше ничего. Важно то, что в ограбленной квартире всегда оставался порядок. Хозяева даже не сразу замечали пропажу. В последнем эпизоде также была украдена сберкнижка на предъявителя. Деньги сняли с книжки в тот же день. Кассир рассказала про молодого парня, приходившего за деньгами. Что скорее подтверждало догадку сыщиков – работает банда, хорошо организованная, хорошо информированная. Перед последней кражей свидетель опять видел во дворе хромого старика.

– … Этот мужчина, он инвалид, – продолжал свой рассказ Куприянов. – В прошлом художник в кинотеатре. Он обратил внимание на старика, потому что раньше этого человека здесь не видел.

– А что он запоминает всех кто проходит по этому двору? – спросил Рыбак.

– Он сидит у окна уже пять лет, – пояснил Василий. – Он не то, что лица людей помнит, он даже всех голубей помнит. Сразу замечает, когда появляется не местный, а кто-то новый.

– Да ладно! – не верил Рыбак.

– Я же говорил, свидетель был художником в кинотеатре.

При этих словах Василий открыл ящик своего стола и, достав оттуда несколько рисунков, разложил их на столе.

– Это он? – удивлённо спросил Панкратов.

– Да. Это инвалид нарисовал «черного» старика. Познакомьтесь. Наш подозреваемый собственной персоной.

Сыщики принялись рассматривать рисунки.

– Но есть одна нестыковочка, – продолжил Куприянов. – Художник сказал, что старик хромал на правую ногу. И нарисовал, видите вот здесь? Старик припадает на правую ногу. А предыдущие свидетели путались. Говорили то про правую, то про левую.

– Инвалид ошибиться не мог? – спросил Панкратов.

– Мог. Но странно это. Такие детали запоминает и рисует, а с хромой ногой ошибся.

– Или не ошибся, – сказал Подгорный. – А вдруг это другой человек. Допустим, в качестве бреда, играет старика. Маскируется под него.

– Или другой вариант, – добавил Василий. – Я об этом думаю так. Хромота это ложная примета. Он делает это специально, что бы мы искали хромого. А когда скрывается из поля зрения возможных свидетелей, то хромать перестаёт. В этот раз просто ошибся ногой. Такое может быть?

– Это правильный ход мыслей, Куприянов, – согласился Панкратов. – Скорее всего, он не только перестаёт хромать, но и меняет внешний вид. Вот почему его не примечают на улицах.

– А ведь правда, – сказал Виктор Рыбак, – его видели только во дворах. А на улице и в транспорте такого старичка никто не замечал.

Оперативники задумались. Каждый обдумывал свою версию. Первым тишину нарушил начальник.

– Ориентировку на «чёрного» старика оставляем. Возможно то, о чём мы говорим, только наши предположения. Ищем «чёрного». Подгорный, Рыбак, активизируйте свою агентуру на поиски «ключника». Эксперты говорят, что ключи сделаны идеально. Возможно… нет, наверняка это сделано на хорошем оборудовании. Может быть даже на заводе. Ну и наконец, главное: как и где добываются оригиналы ключей? Василий, ещё раз опроси всех пострадавших. Ищи места, в которых они могли пересекаться. Общих знакомых. Что-то объединяющее должно быть. Понимаешь?

– Понимаю, Илья Петрович. Выясню.

– Всё. Разбежались, – скомандовал Илья Петрович. – Нечего тут штаны протирать. С Зиновьевой мы вдвоём всё обсудим. Завтра утром доложите о результатах.

Сыщики тут же приступили к работе. Подгорный достал записную книжку и начал кого-то обзванивать. Рыбак сразу куда-то убежал. А Василий, немного подумав, опять зашёл к начальнику.

– Что тебе, Василий? – спросил Панкратов.

– Илья Петрович, я вот что подумал. А что если это вообще не старик.

– А кто? Бабка? – Панкратов заулыбался. – Люди же видели старика.

– Это так, – согласился Куприянов. – Но есть у меня предчувствие…

– Куприянов, – перебил Василия начальник, – предчувствие это не та категория, с которой работает оперативник. Понял?

– Да. Извините.

1974 год. 27 декабря. 23:54

Люба закрыла гримёрку и понесла ключ на вахту. Она устала, буквально валилась с ног. Очень хотелось быстрее добраться до дома и расслабиться в горячей ванной. Предновогодние вечера всегда были для артистов тяжёлыми. Если бы не просьба тёти Риты дождаться её после спектакля, то Люба сразу же прыгнула бы в такси и через десять минут была дома.

Ждать Маргариту долго не пришлось.

– Любаша, – одевая на ходу пальто, сказала Терёхина, – пошли. Нас уже ждёт такси. Поедем ко мне.

– Тётя Рита, – плаксивым голосом сказала Люба. Ей очень не хотелось ехать куда-либо кроме собственного дома. – Поедем лучше ко мне. Я устаю в последние дни жутко. Если не захочешь остаться у меня, вызову такси.

Маргарита оглянулась вокруг. Вахтёр читал газету, а над его ухом горланило радио, передавая последние известия. Он вряд ли слышал разговор двух родственниц. Терёхина очень не хотела, чтобы в театре знали об их родстве. Достаточно было того, что об этом знал Брук. Но тот молчал. И это было хорошо, избавляло Терёхину и Пожарскую от лишних пересудов.

– Ладно. Уговорила. Но я переночую у тебя. Не хочу ночью ехать в общагу.

– Хорошо, – Люба взяла Маргариту под руку и женщины направились к такси.

В машине молчали, ни о чём не разговаривали. А вот дома, после того как Пожарская вышла из ванной с большим кулём из полотенца на голове, Маргарита, уже налившая горячий чай, сказала:

– Садись, Любаша. Рассказывай про своего нового ухажёра.

Люба улыбнулась и покачала головой.

– Никакой он мне не ухажёр.

– Это пока, – не успокаивалась Рита.

– Тётя Рита, хватит уже об этом. У Николая Семеновича, похоже, есть пассия. Да такая, что глотку перегрызёт любой, кто посягнёт на её драгоценного.

– А это уже интересно.

– С каких пор тебя стали интересовать местные сплетни? – удивлённо спросила Пожарская. – Я тебя не узнаю, тётя Рита.

– Сплетня сплетне рознь. Давай выкладывай про эту пассию.

– Я не уверена.

– Выкладывай, сказала! – настаивала Терёхина.

– Галина Чадова. Инструктор какого– то райкома комсомола. У неё на лице написано: не трогать моего Кононенко. Почти как на плакате: «Не влезай! Убьёт!».

– Откуда такая информация?

– Сама вижу. У меня профессия такая. Я уже по привычке наблюдаю за людьми. За их реакцией. За поведением. Потом мне легче их копировать. Легче играть на сцене.

– Ну и где же ты её скопировала?

– В театре. Помнишь, я тебе рассказывала про приём в обкоме?

– Помню.

– Там я увидела её в первый раз. Уже там мне показалось, что Галя не просто так крутится рядом с первым. Я встретила её взгляд, когда Николай Семёнович со мной разговаривал. Это можно назвать так: «Багира готовится к прыжку». Ну а когда я увидела её в театре, причём в ложе обкома, мне многое стало понятно.

– Неужели вместе с первым была?

– Да ну, что ты, тётя Рита! В таких местах свои связи не показывают. Опасно.

– Ну да. Права. Тут не жена, тут партийные товарищи бубенчики открутят. Ну а как она выглядит?

– Шикарно. Для инструктора райкома слишком фирменно одета. Породистая комсомолка.

Маргарита покачала головой, давая понять, что она довольна полученной информацией. Затем достала из чёрно-зелёной коробочки с надписью «Герцеговина флор» папиросу, слегка в неё дунула и закурила. Облако сизого дыма медленно двигалось к салатовому абажуру. Маргарита, держа мундштук папиросы между указательным и средним пальцами, большим упиралась в подбородок. Пальцы левой руки в этот момент слегка барабанили по столу. Похоже было, что тётушка что-то обдумывает. Она молчала довольно долго. Люба не мешала Маргарите Львовне. Она налила себе чаю и, взяв чашку в обе руки, наслаждалась ароматом горячего напитка.

– Хорошо, – прервала молчание Терёхина. –