– Действительно, кем еще может быть человек, обнищавшийи опустившийся, но в дорогом когда-то белье, если не русским эмигрантом? –спокойно согласился Горецкий.

Комиссар бросил на него взгляд искоса, ожидая подвоха, ноГорецкий мигом надел пенсне и превратился в милейшего профессора,образованнейшего человека, знатока французской истории, интереснейшегособеседника. К тому же знающего толк в отличной кухне и французских винах.

Комиссар тут же подумал, что в следующий раз неплохо бы смосье Горецким пообедать и попробовать еще раз то чудесное «Шато МутонРотшильд»… На свете есть вещи, доставляющие несомненную радость, и отличноевино – одна из них…

Аркадий Петрович склонился над листочком. Торопливымиштрихами там была нарисована корона из стилизованных виноградных листьев. Подкороной в самом центре располагалось красиво выписанное заглавное русское «Т».

– Ну что ж, – Горецкий поднял глаза и отодвинуллисток, – корона, несомненно, герцогская, на графской зубцы были быдругого рисунка. В России европейскому титулу герцога соответствует князь. Азаглавная буква «Т» – это скорее всего князья Тверские.

– Вы уверены? – спросил комиссар Леру и тут жепожалел о своем вопросе.

Разумеется, господин Горецкий уверен, в противном случае онбы не стал ничего утверждать категорически. Комиссар неоднократно имел случайубедиться в удивительных знаниях и большом опыте своего визави. И допущенная имсейчас оплошность могла быть объяснена только количеством съеденного.

Если быть честным с самим собой, подумал комиссар, тотелятина по-провансальски была явно лишней. В следующий раз надо быть болееумеренным.

С такими благими мыслями господин комиссар добавил в кофедвойную порцию сливок.

За кофе оба собеседника были удивительно молчаливы, Горецкийдумал о чем-то серьезном, судя по нахмуренным бровям, комиссар же перебирал вголове текущие дела, хотя много раз давал себе слово не делать этого за едой.

Отставив пустую чашку, Аркадий Петрович в ответ на невысказанныйвопрос комиссара сухо сообщил, что, судя по всему, мужской труп, найденный вподвале на улице Сен-Сабин, принадлежит князю Георгию Александровичу Тверскому,если, конечно, неизвестный не ограбил князя неделю назад и не раздел его донитки. Если же предположить, что белье когда-то было заказано именно для этогочеловека, тело которого нашли в старом подвале, то есть покойник принадлежит кроду князей Тверских, то под описание подходит из всех живущих в Париже толькоГеоргий Александрович.

Если бы на месте комиссара сидел сейчас Борис Ордынцев, онне преминул бы ехидно поинтересоваться, каким это образом Аркадий Петровичполностью в курсе всех проблем и передвижений своих соотечественников, если, поего же собственным словам, он не слишком любит иметь с ними дело. Он не ходитна всевозможные собрания различных эмигрантских обществ, не встречается сбывшими военными в клубе, не протирает брюки, сидя в приемных увысокопоставленных особ, но тем не менее почему-то всегда знает, чем дышат этисамые эмигрантские круги и какие события происходят у русских.

Но Борис Ордынцев был сейчас далеко, в России, и, вспомнив онем, Горецкий еще больше нахмурил брови.

Господин комиссар, напротив, просиял и рассыпался вблагодарностях за завтрак, а главное – за то, что Горецкий хоть ипредположительно, но определил, кто же такой был найденный в подвале покойник.Комиссар, разумеется, проверит по своим каналам, так ли это на самом деле, и,убедившись, что князь Тверской действительно исчез примерно с неделю назад, сновыми силами примется за Луизу Коровью Задницу с целью выяснить, кто привелкнязя к ней в лавочку и за что его убили. Она скажет, рано или поздно, носкажет.

Горецкий сердечно простился с комиссаром, причем тот взял снего слово, что следующий раз он сам пригласит мосье Горецки на обед. АркадийПетрович сделал вид, что поверил. Ему было прекрасно известно, что господинкомиссар скуповат, как все французы. Но как уже говорилось, Горецкий уважалмаленькие слабости великих людей.

Комиссара позвали к телефону, и Аркадий Петрович вышел наулицу один. Он не стал подзывать фиакр, а прошел пешком по улице Суффло доплощади Святой Женевьевы, небесной покровительницы Парижа.

На уютной чистенькой площади стояла аккуратная небольшаяцерковь Сент-Этьен дю Мон. Аркадий Петрович поднялся по ступеням и потянул насебя тяжелую дверь.

Он не собрался молиться или преклонять колени передсеребряной ракой, в которой находятся мощи святой Женевьевы, тем более что зналнаверное, что никаких мощей там нет и в помине. Во времена Великой французскойреволюции народный гнев распространился не только на живых, но и на мертвых.Раку с мощами покровительницы Парижа революционные толпы вытащили из церкви ивыбросили с холма. Чем революции помешала несчастная святая, осталосьнеизвестным. Впрочем, тут же усмехнулся про себя Аркадий Петрович, не им,русским, удивляться такому варварству, у них в России бывало и похуже.

Горецкий привычно удивился другому: вот ведь у них воФранции тоже были Робеспьер и Марат, восемнадцатое брюмера, и гильотина, работающаябез перерыва, и полные корзины голов с шевелящимися губами… И разве можно втакое поверить?.. Ведь сумели французы преодолеть весь этот ужас, вышли изреволюции с колоссальными потерями, но вышли…

Тут Аркадий Петрович спохватился, что думает совершенно не отом, и слегка на себя рассердился. Он вообще был собой не то чтобы недоволен,но душу точил легкий червячок, какое-то старое воспоминание не давало емупокоя. Он и зашел-то в эту церковь, чтобы поразмыслить в тишине, а заодновзглянуть на хоры.

В церкви было пусто и тихо. Горецкий уселся на стул вцентре, так чтобы видеть резные белокаменные хоры, изящной спиралью взлетавшиепосреди центрального нефа. Эти хоры всегда его восхищали, и на ум приходилодовольно избитое выражение, что архитектура – это застывшая музыка. Если идтидальше, то это каменное кружево он мог бы сравнить только с токкатой Баха.

Аркадий Петрович неохотно отвел взгляд и сосредоточился навоспоминаниях. Казалось бы, в этом последнем предприятии, куда он сосваталБориса Ордынцева, он, Горецкий, выступал всего-навсего посредником. Емуизложили задачу, он охарактеризовал Бориса с наилучшей стороны, для этого,кстати, совершенно не пришлось кривить душой. Еще он сумел убедить Ордынцева,что стоит взяться за дело. Опасно, конечно, но молодому человеку полезно будетвспомнить былые навыки, а то совсем тут закис. Нищета, голод и полноеотсутствие перспектив кого угодно доведут до уныния. Уже появился этакийзатравленный взгляд, еще немного – и Борис почувствует себя полным неудачником.

И все, кажется, шло неплохо до тех пор, пока Горецкий неуслышал в рассказе Павла Петровича фамилию Мезенцева. Агния Львовна Мезенцева,подруга матери разыскиваемой племянницы его высочества Сашеньки. Вполневероятно, что они были настолько дружны, что после смерти Сашенькиной материАгния Львовна взяла на себя заботу о дочери. Да и Павел Петрович хотя инеуверенно, но все же сказал, что они сейчас живут вместе.