– Так-то лучше, – сказала графиня, – а то ишьвздумала ахать и охать, как девица молоденькая…

Лизавета Ивановна молчала, но Горецкому удалось перехватитьее взгляд, брошенный на свою благодетельницу. Во взгляде этом было стольконеприкрытой ненависти, что он мысленно ужаснулся. Он выразил графинесоболезнование и откланялся, присовокупив, что разузнает все подробнее инепременно зайдет или телефонирует.

Собственно, в ненависти компаньонки к графине нет ничегоудивительного, размышлял Аркадий Петрович, шагая по бульвару Осман. Графиняобращается с ней сурово, хуже того – безразлично, как с вещью, несчастнаяженщина не может ей ответить тем же. Но эта странная реакция на смерть Жоржа…Графиня-то держалась молодцом, что и говорить. Влюблена, что ли, была ЛизаветаИвановна в князя?

Но что-то подсказывало Аркадию Петровичу, что все объясняетсяне так просто. Для чего-то понадобилось Лизавете Ивановне срочно выйти из дома,кому-то она хотела сообщить о смерти князя? Несомненно, она что-то знает, нопоговорить с ней в присутствии графини будет весьма затруднительно.

Горецкому прекрасно были известны строгие порядки в доместарой графини. Как прислуга, так и компаньонка могли заниматься своими личнымиделами только в установленное хозяйкой время. Выходной раз в неделю –пожалуйста. А выходной день у Лизаветы Ивановны будет послезавтра.

На полночном вокзале, с мешком в изголовье,

Опуская устало тяжелые веки,

Повторяя сквозь сон: «Из России с любовью»,

Ты услышишь в ответ: «Из России навеки…»

– Вот тут мы с вами, Борис Андреич, пролеточкубросим, – сказал Саенко, – нам лишние приметы ни к чему…

– А говорил, что вернешь назад… – Борис подначивалСаенко просто по привычке, на самом деле ему было все равно, посколькунавалилась вдруг нечеловеческая усталость. Подумать только, еще суток не прошлос тех пор, как они с неразговорчивым проводником-чухонцем переходили границу,затем его тут же на вокзале взяли в ЧК, потом тяжелейший разговор с Черкизом идолгий день, проведенный Борисом в раздумьях: получится или не получится побег?Он был слишком доверчив, предлагая Черкизу альтернативу: либо тот устраиваетБорису побег, либо Борис оговаривает его перед ГПУ. Черкиз выбрал третий путь:поручил своему человеку просто пристрелить Бориса в подвале при попыткебегства. И снова помогло выжить его, Бориса, фантастическое везение. Или кто-томолится за него неустанно?

Так или иначе, с Черкизом они больше не увидятся. Сейчас,разумеется, его ищут, но теперь Борис так просто не сдастся. Надо раздобытьоружие и стрелять, как только увидишь кожаные куртки. Лучше такая смерть, чемснова к Черкизу.

Борис споткнулся о камень и тихонько выругался.

– Уже скоро, – сказал Саенко.

– Куда мы? – Борис очнулся от дум. – ГдеМари?

– Вот как раз к ней идем, – посерьезнел Саенко.

– Ты как с ней управляешься? – спросил Ордынцев,невольно поежившись.

– Ну что, дамочка, конечно, строгая, схарактером, – уклончиво проговорил Саенко, – себя недоступно держит –ни тебе пошутить, ни тебе поговорить душевно. Опять же мужчину кормить-поить –это не по ее части.

Борис внезапно ощутил, что безумно, просто нечеловеческихочет есть. Сейчас уже глубокая ночь, а он с раннего утра не ел ничего, кромекраюхи хлеба и кружки молока. К тюремному обеду он, разумеется, не притронулся.

Саенко вышел на перекресток незнакомых Борису улиц, покрутилголовой, осматриваясь, и свернул налево. Сквозь неясную дымку наступающегорассвета было видно, что дома тут огорожены высокими дощатыми заборами.Отсчитав третий дом, Саенко с ходу прочесал мимо добротных тесовых ворот, из-закоторых раздалось звяканье цепи и негромкое рычание, как будто этот, заворотами, не рычал всерьез, а только примеривался.

Миновав забор, Саенко шустро юркнул в проулок междуучастками. С другой стороны забор был поплоше, очевидно, там жили не такиеобстоятельные люди. Они спускались вниз, и, не доходя до реки, Саенкобезошибочно отодвинул две доски в заборе и влез внутрь.

– Нам туда, в баньку, – прошептал он, указывая натемнеющее рядом приземистое строение, – там до утра перекантуемся. Хозяин– сквалыга, денег взял немерено за постой. И уговор такой: ежели что – он нипри чем. Знать, говорит, ничего не знаю и ведать не ведаю, какие прохиндеи вмою баню посреди ночи забрались. Еды даже никакой не дал, ну, я на рынке досталкартошечки да лучку свеженького… Вы уж извиняйте, Борис Андреич, но пришлосьдамочке все про вас рассказать, как вы с Черкизом столкнулись, и про ВарваруАндреевну тоже. А то сильно она на вас злилась, словами всякими обзывала…

– Дура! – устало вздохнул Борис и потянул на себяхлипкую дощатую дверь бани. Тотчас же в темноте метнулась к нему худощаваягибкая фигура, и Борис почувствовал, как в грудь уперся холодный стволревольвера.

– Стоять на месте! – послышался шепот. – Рукиподнять!

– Стою… – устало выдохнул он. – Добрый вечер,мадемуазель, я лично ничуть не соскучился…

– Молчать, – прошипела Мари, обшаривая одной рукойего карманы, револьвер в другой руке дрогнул.

Пока Борис раздумывал, станет ли Мари стрелять, если он пнетее ногой, Саенко ужом проскользнул между ними и схватил руку Мари сревольвером, да так сильно, что она вскрикнула.

– Тихо-тихо… – проговорил Борис, подхватив на летупадающее оружие, – не надо шума. Возьмите себя в руки, не надо истерик. Яустал и не собираюсь с вами возиться.

Борис говорил правду: он действительно ужасно устал за этотдень. Устал от грязной камеры, от тяжелого разговора со своим злейшим врагом,от ожидания неминуемой смерти. Устал от России. Там, в Париже, тоже была тоска,и жизнь впроголодь, и пренебрежение сильных мира сего… Но там он все жечувствовал себя порядочным человеком, помнил о хорошем воспитании. Здесь этогосовершенно не требовалось, здесь нужно было совсем другое. Он не хотел бытьгрубым, его вынудили.

Неожиданно Мари прекратила сопротивление и позволила отвестисебя в дальний угол предбанника. Саенко удостоверился, что крохотное оконцеплотно занавешено, и только тогда засветил огарок.

В глазах Мари, казавшихся еще чернее от расширенных зрачков,плясали два огонька.

– Вы… – хрипло выдохнула она, – вы…

– Послушайте, мадемуазель, – перебил ееБорис, – мне надоела ваша беспричинная злоба. Я уверен, что раньше мы свами никогда не встречались, так что, ей-богу, совершенно не могу понять,откуда в вас столько ненависти. И вот еще вопрос: вы ненавидите только меня иливсех без исключения мужчин?

Мари молчала, поедая его глазами.

– Отлично, – сказал Борис, – так у нас с ваминикакого сотрудничества не получится. Ох, напрасно я согласился участвовать вэтом сомнительном предприятии!