– Благодарствую, матушка графиня, – смеясь ответилАркадий Петрович, – дозвольте кофею откушать…

Графиня откинула породистую голову и расхохоталась от души.

– Надоело чудить, – сказала она, вытереввыступившие слезы, – от скуки все, никто не заходит, совсем старуху позабыли…Жорж и тот не показывался больше недели… Лизавета Ивановна! – крикнула онанеожиданно. – Что ты, голубушка, разговоры слушаешь, пошла быраспорядилась там…

Лизавета Ивановна встала, жалостливо заморгала глазами ипошла к дверям.

– Как-то вы с ней… резковато… – не удержалсяГорецкий, – все же много лет она с вами…

– А, пустое все! – Графиня попыталась махнутьрукой, но вовремя вспомнила о своем артрите. – Бывают такие люди, знаешь,как каша манная размазня или кисель овсяный, вот и она такая же. Все сидит, всевздыхает, как ни назови – все стерпит! Да и Бог с ней совсем, и говорить-то отом не хочу! Ты скажи, батюшка, какие нынче новости?

Горецкий подумал, что если старуха сильно напоминает емуграфиню из «Пиковой дамы», то ее компаньонка никоим образом не похожа нагероиню повести Пушкина. Даже несмотря на то что зовут ее так же, ЛизаветаИвановна. Та, помнится, была молода и хороша собой, этим и воспользовалсяГерманн, чтобы проникнуть к старой графине и выпытать у нее тайну трех карт.

Кокетливая горничная под присмотром Лизаветы Ивановны внеслаподнос с серебряным кофейником и чашками. Хоть графиня и признавала толькофранцузскую кухню, однако привычки пить кофе просто так, малюсенькимичашечками, не уважала. Графиня вообще была до кофе большая охотница, пила егоочень крепким и очень сладким, а к кофе непременно подавали у нее в доменежнейшие воздушные круассаны и сладкие булочки с марципаном, а такжекрендельки с маком и корицей. И еще много всего.

Лизавета Ивановна разлила кофе по чашкам, сама выпила своюбыстро и булочку съела, деликатно отщипывая кусочки и отставляя при этоммизинец. Была она вся какая-то потертая, несвежая, как вещь, которая долгоевремя лежит в шкафу, никем не вспоминаемая и никому не нужная. Вроде бы и почтиновая еще, а вот, поди ж ты, носить совсем не хочется. И лежит она себе, покамоль ее не съест или хозяйка не вздумает на другую квартиру переезжать.Разберет шкаф, подумает, да и отдаст ненужную вещь дворниковой дочке. И нежалко совсем: хоть и дорогая вещь была, а нелюбимая…

Вот именно, нелюбимая. Эту женщину никто и никогда не любил,вот в чем дело, сообразил Горецкий. Ну да что ему до нее? Тем более чтоЛизавета Ивановна за столом рассиживаться не стала, отошла к окну, где взяласьза шитье.

Графиня между делом, как все старые люди, ударилась ввоспоминания о прежних временах. Память у нее была отличная, и через некотороевремя Аркадий Петрович, искусно направляя разговор в нужное русло, дошел дотого самого скандала в благородном семействе. И до Агнии Мезенцевой.

– Большие надежды подавала девица, собой хороша оченьбыла, – вспоминала графиня, – но характер был огонь! Сватались к неймного, только она всем отказывала. Они, Мезенцевы-то, хорошего роду, толькообнищали к тому времени совсем. И Агния была бесприданница. Имелся там напримете двоюродный дядя одинокий и в годах, вроде бы обещал он племянницеприданое, но вдруг внезапно женился на какой-то молодой вдове из Варшавы.Говорили, что красавица, но мезальянс, конечно. Словом, дядя рассорился ссемьей, и ни о каком приданом для Агнии не могло быть и речи…

И только было Аркадий Петрович хотел откланяться, сообразив,что вряд ли он что-то сможет узнать из этого потока воспоминаний, как графинясказала:

– А потом за ней стал наш Жорж ухаживать. Долго этукрепость осаждал, а она ни в какую. Отец Жоржа был против этого брака – у нихуже тогда дела расстроились, и Жоржу прочили в жены богатую наследницу. Нолюбовь… И вроде бы сладилось у них дело, мне Жюли сама потом рассказывала… Онаих нарочно вместе на именины пригласила, все свести пыталась…

Где-то в глубине сознания у Горецкого мелькнула мысль, чтоЖюли звали ту самую мать семейства, в доме у которой случился скандал. Длястарой графини все остались молоденькими девочками, которых можно звать поимени.

– Так что же случилось? Отчего она не вышла замуж закнязя? – Горецкий постарался, чтобы в голосе его не прозвучала излишняязаинтересованность.

– А так никто и не узнал, что там между нимипроизошло, – вздохнула графиня, – то есть официального-то предложенияон не делал, не успел. И – как отрезало, друг с дружкой с тех пор они незнались. Если на бал там или на прием какой – то все уж знали и старались ихвместе не приглашать. Агния очень скрытная была, к ней с расспросами неподступишься, мать родная и то ничего не знала. А Жорж, конечно, душой всегдаоткрыт, да только и он ничего не сказал. Ну, родные-то его только обрадовались,они этого брака не желали. Тут Жорж наследство получил от бабушки, надобностьвступать в брак отпала. Служил он, да так и не женился. Ну да по нынешним временамтак еще и лучше… Что-то давно он не был, я человека с запиской ему на квартирупосылала, да нет там никого. Ты бы, батюшка Аркадий Петрович, узнал бы черезсвоих знакомых, не случилось ли чего… Сердце ноет…

Горецкий поспешно отвел глаза, однако графиня оказаласьнеобычайно проницательной.

– Никак знаешь что про Жоржа? – ахнула она. –Вижу, что сидишь как на иголках… И то сказать: не для того ты пришел, чтобыкофии распивать и старухины бредни слушать!

– Уж и не знаю, как сказать… – замялся Горецкий, –новость-то уж больно нехорошая…

– Да говори уж! – крикнула графиня. – Чемдушу тянуть…

– Похоже на то, что убили ГеоргияАлександровича, – с маху высказался Аркадий Петрович, – вот что вгазетах было… что трупы нашли в подвале…

Крак! – послышалось от окна, это со стуком упалиножницы. Лизавета Ивановна вскочила с места, руки ее дрожали, глаза едва невылезали из орбит.

– Что это ты, голубушка, так рассиропилась? –неприязненно спросила графиня. – Приди в себя, дай человеку рассказатьтолком.

Лизавета Ивановна опомнилась от строгого окрика и села настул, втянув голову в плечи. Горецкий, опуская подробности, рассказал то, чтоон узнал от комиссара.

– Как чувствовала я, что Жорж плохо кончит… –пригорюнилась графиня, – потерянный он какой-то был, пить стал нехорошо…Ну да, видно, судьба такая… Лизавета Ивановна, куда это ты?

– Я-я… Мне нужно на улицу… – прошептала ЛизаветаИвановна дрожащим голосом.

– Зачем это? – удивилась графиня. – Выходнойу тебя только послезавтра.

– Мне нехорошо… воздуха…

– Разве ж можно в таком виде на улицу идти? Да на тебеи правда лица нет. Вот возьми-ка…

Графиня по старинке от всех болезней лечилась нюхательнойсолью.

Лизавета Ивановна выглядела не блестяще, с ней что-то явнобыло не так. Горецкий подошел к окну и взял ее за руку. Пульс был частый,неровный, но рука не дрожала. И плоская грудь не вздымалась бурно, как раньше.Глаза смотрели спокойно, она настойчиво отняла у Аркадия Петровича свою руку.