Люди же путают аббревиатуры, пугаются, что я на них смогу что-нибудь накопать, как будто я из ФСБ пришел, и не догадываются ведь, что если накопать захотят, то не будут действовать так напрямую, как дилетанты, а узнают все через приятеля или сослуживца». У Забродова было несколько вариантов: либо дождаться окончания экскурсии и поговорить с этим молодым сотрудником, рассказывавшим так заунывно, что Илларион, услышав несколько слов, зевнул и подумал, что с таким экскурсоводом, наверное, можно спать стоя. Можно было обратиться и к вахтеру, сидящему за столом. Вахтеры – люди незаметные, но часто через них проходит чрезвычайно важная информация, которой, кроме них, никто и не знает. Еще Забродов приметил пожилую женщину, следившую за тем, чтобы соблюдался порядок.

Вахтер сам глядел на Иллариона и, видимо, думал, что тот, впервые оказавшись в «Хамовниках», растерялся и не знает, что предпринять.

– Вы на экскурсию? – спросил он, подойдя к Иллариону чуть ли не вплотную. Одет он был в темно-коричневый пиджак и такого же цвета брюки, костюм еще советского покроя. На темно-коричневом фоне особенно выделялась фланелевая рубашка голубого цвета в белые квадратики. Вахтеру явно было за шестьдесят. Невысокий, чуть сгорбившийся старичок, с улыбчивым добродушным лицом, казалось, был готов ответить на любые вопросы и помочь всякому.

– Вроде того, – вздохнув, сказал Илларион, глядя на вахтера с любопытством и пытаясь понять, а каким же он будет в глубокой старости. – Только мне никогда в жизни больше не попасть на ту экскурсию, – не без сожаления добавил Забродов.

– Это почему? У нас все экскурсии одинаковые. И хорошие сотрудники трудятся, любят свое дело и очень-очень интересно рассказывают.

– Не сомневаюсь, – отвечал Забродов, осматриваясь по сторонам с любопытством, так как впервые был в «Хамовниках». – Я здесь вообще в первый раз, и, честно говоря, досадно, что опоздал.

– Это почему же вы опоздали? – удивился вахтер. – Экскурсия в самом разгаре. Можно оплатить и присоединиться к группе. История этого дома так богата, что сюда можно ходить не один раз и постоянно открывать для себя что-то новое.

– С вами не поспоришь. Только я все равно опоздал. У меня здесь друг работал. Тихий Аркадий Николаевич. И я все обещал к нему заглянуть. Он был большим знатоком Льва Толстого. Часто бывает, живешь рядом, в одном городе, приехать проще простого, а все откладываешь, откладываешь, как будто ждешь чего-то. Вот и дождался…

– Царство ему небесное. Хороший человек был. Очень хороший. Лучший сотрудник. Этот-то что, – вахтер показал на молодого экскурсовода, – шпарит себе по книжкам как робот какой-то. Думает, что можно все в жизни знать, достаточно только умных книжек начитаться. А к своему делу с душой надо подходить, тогда все получится. Тихому от Бога дано было. С душой, с сердцем, с переживанием. Сколько раз я его за день ни слушал, а все не надоедало. Каждый раз что-то новое ухитрялся находить. Ничего не скажешь, человек своего дела, да и только. А вы кем ему приходитесь?

– Спасибо на добром слове. Я прихожусь ему другом. В последнее время давненько не виделись, я все собраться никак не мог, а мне вчера позвонили и сказали, что он… – Забродов, не договорив, помрачнел вновь. Пережитое вспыхнуло с новой силой, и больше всего он хотел бы очутиться сейчас дома в компании с бутылкой коньяка.

– Понимаю вас, – ответил вахтер и, взглянув на Иллариона, добавил: – Только вы не вините себя. Никогда нельзя угадать, что может случиться, в этом и заключается жизнь. Она приносит нам неожиданности, и мы думаем, что если бы вели себя по-другому, были внимательнее, то этого бы не произошло. Человек не волен предвидеть все и знать, как поступить правильно. Мы живем один раз и не можем изменить того, что уже было.

– Изменить-то нельзя, понятное дело. Но на душе как-то нехорошо, как будто и я виноват в случившемся. Я все от чувства вины не могу избавиться. Просто так человек вешаться не будет, правильно? Аркадий один был, без поддержки, все отвернулись от него, и я отвернулся. Если бы я был рядом, этого бы не произошло. И я бы разговаривал с ним, как сейчас с вами.

Илларион не ошибся: общительный вахтер оказался находкой. Несмотря на свой почтенный возраст, хорошо соображал и не был похож на старого маразматика.

– Я вам хочу кое-что сказать, только знаете что, давайте, может, на крылечко выйдем. Зачем, чтобы нас все слушали?

«Дельная мысль, – подумал Забродов. – Старик отлично соображает. Другой бы на весь музей горлапанил, а этот конфиденциальность любит».

Они вышли на крыльцо, и Илларион предложил усесться в его машину:

– Как-никак холодно.

– Дельное предложение, – обрадовался вахтер. – Да, вот голова садовая. Я и представиться-то забыл. Клим Александрович.

– Очень приятно. Илларион, – Забродов осторожно пожал его сухонькую руку.

Сев в машину, Забродов завел двигатель, чтобы хоть как-то согреться. Щетки не включал. Пусть снежком присыпает.

– Вы друг Тихого, значит, должны знать его хорошо. Вы не задумывались, Илларион, отчего Аркадий Николаевич мог вдруг так… расстаться с жизнью?

– У меня совсем в голове не укладывается, как такое могло случиться. Сколько лет я его знаю и уверен: никогда бы он не смог пойти на такое. Никогда. Все-таки он слишком любил жизнь и «Хамовники».

– Вот и я о чем говорю! – горячо зашептал старик, придвигаясь ближе к Иллариону, словно даже здесь их могли подслушивать. – Не мог он повеситься, и точка. Сколько раз я с ним разговаривал, он даже не заикался об этом. Иногда, бывало, на жену жаловался, говорил, совсем заела, житья не дает, и переживал сильно, когда она от него уехала. Говорила, пока другие живут, ты, мол, всю жизнь со своим Толстым просидишь и толку от этого никакого. Шел бы шмотьем торговать на рынок или устроился бы разнорабочим на стройку.

– Известная история, – усмехнулся Илларион, с неприязнью вспоминая Елену Павловну. – «Ты мне, гад, всю жизнь испортил», что-то из этой оперы.

– Вот-вот! – согласился Клим Александрович. – Но он не так уж сильно переживал из-за этого. Работал как обычно.

– Клим Александрович, а кто-нибудь из друзей, родственников к нему на работу заезжал? Виделся он с кем-нибудь?

«Сомнений нет, Аркадий не мог повеситься, осталось дело за малым, – размышлял Забродов, – найти доказательства.