А самые бедные, не успевшие ничего вывезти и не имевшие в слободах приятелей, или по телегам, или раскидывали палатки, благо весна стояла сухая и теплая.

Эта подмосковная Москва быстро зажила почти что городской жизнью. Торговцы раскидывали палатки торговали чем придется и съестным, и платяным, и обувным. Ремесленники примащивались со своим снаряженьем. Одни сапоги тачали, другие лапти плели. Те одежду шили, иные рамы, да скамьи, да столы сколачивали. Кузнецы гвозди клепали, шины на колеса набивали. Заказчиков довольно было, только не все на чистые деньги покупали, а многие в долг или за какие-нибудь товары. Тесно было, холодно, голодно, а все-таки где люди, там и жизнь. Живой человек не станет неделями на погорелом месте сидеть да слезы лить. У всякого надежда есть, что как-нибудь да образуется жизнь.

Так и у москвичей крепкая надежда была, что не оставит их русский народ, не даст своему стольному городу вконец погибнуть, поможет ему. В самой Москве тогда еще не знали, что эта помощь уже подходит к ней. Со всех сторон к Москве тянулись рати разных городов со своими воеводами. Первым пришел Прокопий Ляпунов с рязанцами, а там стали подходить ополчения из других городов. Из Калуги Заруцкий с Просовецким привели своих казаков и разбили свой табор как раз рядом с Ляпуновым. А дальше к северу стояли ополченья северных городов костромичи с князем Волконским, ярославцы с Козловским. С востока и с севера Москва была плотно обложена ополченьями, так что ни с Волги, ни с Оки, откуда больше всего шел подвоз к Москве, теперь туда, на помощь засевшим в Кремле ляхам, не могли привезти ничего.

* * *

Выйдя из Москвы, Михайла со Степкой сразу оказались в людных подмосковных слободах. Напрасно Михайла беспокоился, как он вынесет из Москвы грамоту посадских в Козьме Минычу. Напрасно и Карп Лукич дал им в провожатые своего приказчика Ферапонта. Ферапонт, тот хорошо знал, что все это зря. Никаких лазеек искать теперь нечего: никто у застав не сторожит. Литовских ратников ляхи всех к себе поближе отозвали. Которые в Кремле сидели, которые за стенами Кремля укрепленья возводили и караулили. Помощи ляхи ждали от тех литовских отрядов, которые и раньше вкруг Москвы бродили, их Жолкевский и Ян Сапега посылали. Да только те отряды близко к Москве подходить не решались, они тревожили русские рати с тыла. Михайла со Степкой и с Ферапонтом спокойно шли подмосковными слободами по берегам Яузы, где никаких провожатых им не нужно было. Долго шли. Наконец избы стали редеть, пустыри показались. Кое-где рощицы.

Ферапонт махнул рукой на полночь и сказал:

– Ну, а там подале рязанцы с Прокопьем Ляпуновым стан разбивают, а за ними казаки табор разбили. Далее-то я и сам не бывал, – сказывают, с волжских да с северных городов ополченья становятся. Тут уж вы сами ищите, кого вам надобно. Хозяин велел с Москвы вас вывести, а какая уж тут Москва. И видом не видать.

– Спасибо, Ферапонт, – сказал Михайла, – кланяйся Карпу Лукичу, скажи, что, мол, будем мы, по его наказу, Ляпунова, Прокопья Петровича, разыскивать.

Ферапонт поклонился им и поспешно зашагал обратно.

Михайла никогда до тех пор Ляпунова не видал. К Болотникову он пришел, когда Ляпунов уже ушел от него и передался на сторону Шуйского. Как это случилось и отчего, он тогда не знал. Потом он слыхал, что Ляпунов Василья Иваныча не очень уважает и поддерживать его не хочет. Пока Скопин был жив, он на того сильно надеялся, а как Скопина убили, он об Василье Иваныче и слышать больше не хотел. Брат Прокопья Захар-Михайла сам слышал – подбивал москвичей свести Ваську с престола. Как Ляпунов о холопах помышляет, Михайла не знал. Посадских про то и спрашивать нечего было, ими к чему. Ладно и то, думал Михайла, что на ляхов Ляпунов поднялся, а уж про холопов сам он разузнает.

Степка дернул Михайлу за рукав.

– Чего ж стал, Михайла? Куда пойдем-то?

– А вот поищем, где Прокопий Петрович Ляпупов стоит.

– Думаешь, он нас до себя допустит? – покачал головой Степка. Чай, он боярин.

– Поглядим, – коротко сказал Михайла и зашагал в ту сторону, куда указывал Ферапонт. Впереди среди поля завиднелись палатки, а еще погодя и люди стали попадаться – ратники в тулупах, с саблями, а которые с пиками. Вот на коне кто-то выехал, в кольчуге, с саблей на боку, а за ним мужики толпой шли с топорами, с пилами, с лопатами. Поравнявшись с Михайлой, передний остановил коня и сказал:

– Ну, дальше некуда. Там уж московские слободы пойдут. От казаков и так далеко: Прокопий Петрович рад будет; и лес тут рядом, есть из чего сруб ставить.

Михайла обратился к одному из мужиков и спросил:

– Вы что, Ляпунову, что ли, Прокопию Петровичу, избу ставить собираетесь?

– А тебе на что? – ответил тот, отворачиваясь.

К Михайле подъехал конный.

– Тебе чего, прохожий человек?

– Да вот спросил я, не Ляпунову ль, моль, Прокопию Петровичу, избу ставить ладите?

– А ты знаешь его, что ли?

– Сам-то не знаю, а послан я до его из Москвы от гостиного сотника, Карпа Лукича, так мне б его повидать надобно.

– Прокопий Петрович в нашем стане стоит, в палатке, покуда мы ему избу не срубили. Поди туда вон палатки, там спросишь. Похочет допустить пустят.

Михайла махнул Степке, и они зашагали к видневшемуся впереди становищу.

– Это чего ж тот, на коне, сказывал: от казаков, мол, далеко, так Прокопию Петровичу по праву придется? Вместях же пришли ляхов гнать?

– Ты слушай боле, недовольно оборвал его Михайла. – Может, тот, дурень, сам не знает, чего мелет.

Степка недоверчиво покачал головой, но он видел, что Михайла не хочет говорить. Михайла насупился и шагал молча, Степка за ним. Вдруг впереди откуда-то высыпала толпа. Ругань, крики, топот. Сквозь этот шум слышалось что-то вроде птичьего гомона и гусиного гоготанья.

– Побежим-ка поближе, поглядим! – крикнул Степка и помчался на шум.

– Стой, Степка, куда! – звал его Михайла, ускоряя шаги. – Не наша справа, не мешайся!

– Я погляжу лишь, – отозвался на бегу Степка.

Михайла, сам удивленный и испуганный, побежал за ним, боясь, как бы Степка не впутался.

Теперь уж видно было, что схватились мужики и ратники с казаками. Казаков было много меньше, они ехали на лошадях и везли мешки с чем-то и связанных за ноги, перекинутых через седла живых гусей, уток, кур, петухов.

Ратники хватали за уздцы лошадей, казаки отбивались, мужики и посадские пытались вырвать у них мешки и живность. Из