– Ишь ты, усмехнулся Ляпунов, за Дмитрия Иваныча обещал! Бог знает, чего бы тот Дмитрий Иваныч натворил, кабы он Москву захватил. Не вышло, слава господу, – татарин засек. Вот уж не мимо сказано: собаке собачья и смерть.

Михайла промолчал.

Ляпунов тоже молчал. Немного погодя он снова заговорил:

– Я-то давно уж – зима еще была, как мы с Рязани пришли, Биркина, Иван Иваныча, до Нижнего Новагорода послал, чтоб он там воевод да бояр сговорил ополченье набирать. Биркин, он дотошный и с боярами обойтись умеет. Одно лишь: посадские, слыхал я, не больно его жалуют, особливо Сухорукий. А в таком деле без посадских не обойтись. Казны-то у них, чай, припасено, хоть ноне с торговлей не больно ладно. Твоя-то грамота, что ты несешь, в самый раз будет. Получше лишь схорони ее. Я тебе лошадей велю пару дать. Дело спешное. Справишься и поезжай. Как выйдешь, пошли ко мне конюшего моего, Родьку Сеченова, я ему накажу.

Михайла встал. Больше говорить не о чем было. Грамоту Ляпунов, выходит, послал уже. С ним, стало быть, посылать не станет.

– На лошадях большое тебе спасибо, Прокопий Петрович, – сказал он. – Так-то, ведомо, много скорей доберемся.

Он низко поклонился Ляпунову, тот кивнул в ответ, и Михайла вышел. Не так чтоб сильно по сердцу ему Ляпунов пришелся. До холопов-то, видно, и ему не много дела. Боярин! У самого, поди, холопы. Ну, зато ляхов живьем съесть готов. То ноне первей всего. А там, может, и не его вовсе в цари выберут. С Козьмой Минычем ужо поговорю, утешал себя Михайла.

Он оглянулся кругом. Степки не было. Ишь озорной парень. Не сидится ему на месте. Около палатки стояло несколько ратников. Они с удивлением смотрели на мужика, столько времени пробывшего у воеводы.

– Родьку Сеченова кличет к себе Прокопий Петрович, – сказал Михайла, не зная, к кому обратиться.

– Кому Родька, а кому и Родивон Матвеич, – сердито откликнулся один из ратников, приземистый малый с косым глазом, неприязненно взглянув на Михайлу. – Проваливай-ка сам. Нечего тебе тут шататься.

Михайла немного отошел и сел на пенек. Уйти-то он не мог. Надо же было дождаться Степку. Побродит малость да сюда же придет, куда ж ему деваться. Михайла снял с себя котомку, достал пирог, отрезал горбуху и стал закусывать: вышли они – чуть светать начало, а теперь солнце за полдень перевалило – голод стал разбирать.

Он сжевал всю горбуху, а Степка не возвращался. Михайла начал сердиться. Он снова встал и подошел поближе к палатке. В эту минуту как раз откинулась пола, и из палатки вышел конюший.

– Тебе чего опять? – крикнул он. – Лошадей пару велено тебе выдать. Небось, не приготовлено для тебя. Поздней приходи, а покуда проваливай!

– Не лайся! – огрызнулся Михайла. – И сам бы ушел, да тут парнишка оставался, велел я ему дожидаться. Вишь, нет его. Не ведаю, куда пошел. А Прокопий Петрович скорей ехать велел. Путь не ближний.

– Сторожить мы, что ли, будем озорника твоего. – Ступай, говорю! – крикнул косоглазый.

Но тут вмешался другой, должно быть, подобрей правом, и сказал Михайле, что какой-то парень, верно, сидел на земле у самой палатки, а там вскочил, потоптался на месте и кинулся бежать вон туда, словно увидел кого. И он показал рукой прямо на север.

– Спасибо тебе, дяденька, проговорил Михайла.

Он взвалил на спину котомку, не взглянув даже на Сеченова, и пошел в ту сторону, куда показывал ратник. Но, зайдя за палатку, он снова остановился. Ну куда этот бес Степка девался? Это начинало сильно тревожить его. Что могло с ним статься? Никого ж он здесь не знал. Где ж его искать теперь? Шалый мальчишка! А без него ехать в Нижний Михайла и думать не мог. Биться ведь тут будут не сегодня – завтра. Убьют, а на нем ответ. Кабы еще не Марфуша! Вот навязался. Надо было с Невежкой отправить. А теперь вот ищи его. Нет, уж, видно, сюда не вернется. Надо уходить. Еще Ляпунов выйдет, станет спрашивать, чего не уезжает он.

По-за станом вновь виднелась Яуза. Жарко стало. И вдруг Михайле пришло в голову, не побежал ли Степка искупаться. Михайла решительно повернул к реке, ругая про себя Степку. Неширокая речонка так и серебрилась на солнце, – глядеть больно было. Народу на берегу было много. Кто тащил ведро воды к палаткам, кто поил лошадь, а кто, вскочив на лошадь, гнал ее в реку, чтоб искупать. Мальчишки и откуда они тут набрались? – скидывали рубахи и портки и бросались с берега в реку. Но, видно, вода еще была холодная. Большая часть с визгом выскакивала обратно и принималась бегать по берегу, чтоб согреться, на бегу вытираясь рубахами. Михайла остановился и долго смотрел на мальчишек, стараясь разглядеть, нет ли среди них Степки. Но Степки не было. Огорченный, Михайла медленно зашагал берегом. Яуза текла почти прямо с севера, так что он шел как раз туда, куда ему показывал ратник.

Через несколько времени палатки и землянки вдоль Яузы кончились, и по правому берегу, где он шел, раскинулся луг. Стояла весна, и весь луг пестрел цветами. На другом берегу густой лес подходил к самой воде. Невдалеке на берегу виднелась роща. Роща оказалась небольшая, Михайла быстро прошел ее. Как только он вышел из нее, впереди, влево опять показались палатки, и на берегу что-то зашевелилось. Но это было еще так далеко, что никак было не разглядеть, кто это двигается. Должно быть, и там была чья-нибудь стоянка, и ратники тоже брали воду и купали лошадей. Вот уж можно стало разглядеть людей и лошадей. Видно было и всадников, въезжавших в воду. Михайла все смотрел. Из общей кучи, толпившейся на берегу и плескавшейся в воде, выделились два всадника и, пересекая реку, поплыли к другому берегу. «Ишь, озорники, – подумал Михайла, – видно, об заклад побились, что переплывут. Река-то быстрая, глубокая, – враз закрутит да понесет».

Михайла даже про Степку позабыл. Он с любопытством следил, как смелые всадники боролись с течением, пробиваясь к лесистому берегу.

«Все одно не вылезут, – решил Михайла. – Круто там».

Но всадники были уж у берега. Одна лошадь легко выбралась. Вторая будто заупрямилась. Первый всадник остановился, повернул назад, – видно, схватил ее под уздцы, и вторая лошадь, вытянув голову, выкарабкалась тоже на берег. Оба они взехали в лес. Михайла поправил на спине котомку и быстро зашагал вперед. Он подошел ближе к толпившимся на