Зейн шарит руками по сторонам и, чтобы обрести опору, прижимается спиной к уцелевшим людям, которые шли впереди него. Теперь он развернулся и оказался лицом к лицу с толпой. Со всех сторон на него смотрят их одинаковые немигающие глаза.

Волна тащит его за ноги в море. Он спотыкается, начинает заваливаться назад и едва не падает в воду. У него под ногами кто-то есть. Но он не видит, кто именно.

Зейн больше не смотрит им в лица. Он больше не может этого выносить. Вытянув вперед руки, он кладет их на чьи-то плечи и начинает подпрыгивать, сучить ногами и подтягиваться. Он старается выбраться из воды, подняться наверх, опираясь руками и ногами на их тела. Наконец он полностью вылезает из воды и оказывается над толпой.

Зейн двигается против течения. Порывы ветра помогают ему, пока он подтягивается и отталкивается. Толпа с легкостью удерживает его, словно он для нее ничего не весит, и несет, как река одинокое бревно. Но вскоре его мышцы начинают болеть от напряжения.

Он перекатывается на спину и обнаруживает, что почти не продвинулся. Море по-прежнему забирает мертвецов. Продолжая лежать, отдыхать и наблюдать, Зейн старается не задерживаться взглядом подолгу на каждом из плывущих по воде тел из страха, что найдет одного из своих родителей, из страха, что захочет присоединиться к ним.

Зейн обводит взглядом небо цвета экрана неработающего телевизора и смотрит на потемневший горизонт. Цвет совсем не тот, который должен быть. Теперь он замечает тени продолговатой формы, окрашивающие океан в чернильные цвета, раздувающиеся и опускающиеся под воду. Каждая из этих теней размером с подводную лодку.

Он переворачивается на живот. Позади него в воде слышатся громкие всплески или треск, похожий на звук взрыва. А потом раздаются крики, и фоновый шум микрофона меняет громкость и частоту.

Зейн больше не оглядывается. Он решил, что будет бороться за жизнь, поэтому барахтается и ползет обратно к берегу, к дюнам и дальше. Он мечтает о том, чтобы вернуться обратно во времени, в тот день, когда познакомился с доктором Колтон, а вечером увидел мотыльков. Зейн так отчетливо запомнил тот день (и вечер), что, кажется, он точно найдет способ вернуться туда.

На следующее утро будет темно-пурпурный восход, и весь день небо останется пунцовым. Начнется прилив, и волны будут вздыматься на небывалую высоту, а вода окрасится в кроваво-красный цвет. И по-прежнему будет полна бесчисленными телами, а внизу под ними будут виднеться темные тени.

Зейн вернется на берег. Он уберет мертвые тела с вершины самой высокой дюны – они покатятся вниз по склону и упадут в бушующее море. Он останется один. Вспомнит слова отца о том, как это хорошо, что его мозг не такой, как у остальных. А затем, когда мир вновь погрузится в тишину, он сядет и начнет слушать пронзительные сигналы, источник которых по-прежнему будет находиться вне его досягаемости.

Учитель

Мы полюбили его прежде, чем он вошел в кабинет. Мы полюбили его, когда увидели его имя в нашем расписании. Мистер Сорент сказал: «Итак, у нас будут необычные уроки». Мы любим его за музыкальные постеры и киноафиши на стенах его кабинета, за черную серьгу-гвоздик в левом ухе, за волосы до плеч. Мы любим его, потому что он носит такие же очки в черной роговой оправе, какие носят люди в телешоу и фильмах. Мы любим его, потому что он похож на нас.

Он стоит за своей кафедрой. Мы любим его за то, что его кафедра вся в наклейках для автомобильных бамперов, многие из которых с политическими лозунгами, и нам очень хочется понять, что они значат. Он говорит: «Вы, ребята, скоро закончите школу и выйдете отсюда вон туда, – и указывает на окно своей миниатюрной бейсбольной битой, за которую мы его тоже любим, – поэтому вы должны знать больше, чем предполагает углубленный курс истории Соединенных Штатов». Мы любим его, потому что он носит джинсы. Мы любим его, потому что он шутит над учителями, которые нам не нравятся. Мы любим его, потому что он играет на гитаре и знает песни, которые мы обожаем.

На его специальные занятия ходят всего восемь человек. Четыре девушки и четыре парня. Мы сидим за круглым столом. Здесь нет доски. Его кабинет единственный в школе обставлен подобным образом. Он улыбается всем нам, сидящим за столом. Мы улыбаемся в ответ, и каждому из нас кажется, что улыбка учителя адресована только ему. Он говорит: «То, что мы будем с вами изучать, вы не найдете в учебниках, это особые уроки. И проводить я их буду не каждый день и даже не каждую неделю, но они очень важные. В них заключен особый смысл, и они уж точно будут значить гораздо больше, чем итоговый тест по истории, который вам предстоит сдавать в мае».

Мы любим его, потому что он говорит нам правду. Мистер Сорент спускается с кафедры и садится на стул. «Хочу, чтобы вы знали, что на наши особые уроки будут распространяться те же правила, что и на внеклассные занятия». Мы любим его, потому что он разговаривает с нами после уроков. Потому что он хранит в тайне наши беседы. Он позволяет нам говорить о пиве и вечеринках, о наркотиках, родителях и абортах. «Это очень интересно. Мне самому не терпится их начать. Возможно, сегодня я проведу один из таких уроков». Мы любим его, потому что он пообещал нам, что, даже постарев, мы не превратимся в ничтожества.

За обедом мама спрашивает меня, как прошел футбольный матч, в котором я участвовала, хотя она сама смотрела его. На ней спортивный костюм такого же ярко-желтого цвета, как и наша кухня. Она склоняется над своей тарелкой, чтобы выслушать мой ответ. Вид у нее такой увлеченный, будто ей хочется, чтобы тренер и ее взял в команду. Я говорю ей, что все было хорошо, потому что мы выиграли. Тогда мама отвечает на свой собственный вопрос, заявляя, что девочки в другой команде играли нечестно. Папа извиняется, что пропустил первую игру в сезоне. На нем тоже желтый спортивный костюм. Он не хочет отставать от коллектива. Я говорю ему, что в этом нет ничего страшного, будут и другие матчи. Моему братишке Лэнсу шесть лет, и он ковыряет вилкой стручковую фасоль, которую ужасно не любит. Я смотрю на его тарелку с динозаврами и вилку с Человеком-пауком, и мне становится интересно, почему все