гражданской одежде, – на спине любого костюма рисовали белую или красную полоску, чтобы сразу было видно: это заключенный.

Женщинам, которым достались только тяжелые деревянные башмаки, повезло меньше всех. Эта судьба постигла Ирену, Браху и других женщин с первых поездов. Стоило им ступить на снег, как их голые ноги тут же окоченели.

Гуня старалась сохранить свою обувь после того, как получила лагерный «набор» в июле 1943 года, но ботинки заметила одна из давно заключенных и потребовала:

– Отдай мне свои ботинки!

Гуня твердо стояла на своем:

– Нет, они нужны мне для работы.

– Работы? – Фыркнули ей в ответ. – Да тебе жить-то пять дней осталось, дальше землей покроет!

Гуня разозлилась и стала ругаться не немецком и идише, даже не думая понижать голос:

– Да чтоб ты и пяти дней не прожила, и землей покрыло тебя!

Услышавшие это заключенные потрясенно на нее уставились. Никто бы не посмел так дерзко отвечать. Но, к сожалению, поразительная уверенность Гуни не помогла ей уберечь ботинки, пришлось обменять их на деревянные башмаки. Но Гуня не трусила. Она спросила молодую охранницу, когда новоприбывшим можно сходить в туалет. В Освенциме даже за такой простой вопрос можно было жестоко поплатиться, но, как ни странно, охранница отреагировала не агрессивно. Она, пытаясь избежать конфликта, повернулась к офицеру выше рангом и сказала:

– Она просто еще не научилась уважать начальство.

Гуня вновь не смогла себя контролировать:

– А почему это ты объясняешь мне, кого надо уважать? Я, между прочим, старше тебя. А старших надо уважать{165}!

Каким-то чудом охранница не стала напирать, возможно, слова и правда на нее подействовали, и Гуню направили в туалет. Там было так грязно, что она тут же об этом пожалела. Потом, когда охранники их не слышали, заключенные посмеялись над этой абсурдной ситуацией. Этот смех родился из облегчения и уважения к прямоте Гуни.

«Неслыханное сокровище, куда дороже золота – иголка! Эта иголка спасла нам жизнь», – Зденка Фантлова{166}.

При других обстоятельствах женщина, забравшая хорошие ботинки Гуни, вероятно, никогда не опустилась бы до кражи и оскорблений. Вежливость и мораль часто извращались в Освенциме, ведь каждый в первую очередь старался выжить. А для выживания нужна была хорошая обувь. Босых заключенных легко могли избить и даже отправить на смерть. Некоторые женщины использовали обувь в качестве подушки – чтобы ботинки не украли ночью.

На кражу у других заключенных все смотрели с презрением; кража у СС преступлением не считалась. Для этого в лагере даже использовалось особое жаргонное слово: организовывать. Организация не обязательно была чем-то эгоистичным. Это был способ помочь огромному количеству заключенных. Большинству женщин инстинктивно хотелось скооперироваться с окружающими. Организация играла не последнюю роль в укреплении дружбы и создании связей во враждебном окружении, где от людей не должно было остаться ничего, кроме базовых инстинктов.

Маленькие добрые поступки и проявления щедрости в лагере были на вес золота. Особенно учитывая тот факт, что люди совершали их в таком ужасном месте, полном лишений. Одна девочка-подросток обменивала носовые платки, шарфы и перчатки из мусорного ведра на дополнительную еду. Едой она делилась с другими, а получатели «товаров» радовались новым приобретениям{167}. Одна из заключенных, доктор, получила две тряпки – действительно драгоценная вещь в тех условиях; она использовала одну как носовой платок, а другую – для чистки зубов{168}. А женщины, работающие зимой в команде уничтожения, делили одну варежку, периодически передавая ее друг другу{169}.

Одна чешская заключенная подобрала пару толстых, теплых чулок, которые специально «уронила» местная польская крестьянка, увидевшая заключенных, работающих на заснеженной улице в морозе ниже –20 ˚С. Девушки решили, что будут носить чулки по очереди один день.

– Я была готова целовать ее руки, – вспоминала она. – Это был такой прекрасный и неожиданный подарок. Мы едва отошли от потрясения{170}.

Женщины, привыкшие экономить и находить необычные решения, быстро задумались, как можно улучшить состояние одежды. Грубая ткань вскоре впитает историю новых хозяев. Она порвется во время тяжелых физических работ, промокнет и начнет гнить после чистки болота, треснет от высохшей грязи, испачкается потом, испражнениями и гноем из ран, потемнеет от пятен крови. Заключенные должны были несмотря ни на что постараться сохранить самоуважение.

Если каким-то чудом в руки женщины попадала игла, она обязательно делилась ей с подругами. Иметь такие вещи при себе было строго запрещено, однако за счет шитья заключенные могли значительно повысить свою самооценку – всего лишь подшить одежду под свой размер. В мешковатые юбки вшивали пояса, кайму распускали, чтобы прикрыть ноги хоть на дюйм больше, широкие костюмы сужали.

Поскольку кража была частым явлением, женщины старались организовывать старые носки и шапки и переделывать их в мешочки – «узелки попрошаек». Эти запрещенные кармашки привязывали к поясу и прятали под одеждой; мешочки были достаточно большими, туда можно было вместить порцию хлеба или, если шла речь о самых «богатых» заключенных, гребешок без зубчиков.

Организация белья была главным приоритетом женщин, которым хватало сил думать о таких вещах на месяцы вперед. Заниматься тяжелым физическим трудом без лифчика было очень неудобно, тем более в одежде из грубой ткани. Заключенные мастерили лифчики из остатков рубашек, тряпок и одеяльных нитей. Если не получалось раздобыть стальную иглу, куски ткани сшивали с помощью отвердевшей соломы{171}.

Дело было не просто в практичности и облегчении тяжелого труда. Чистый и аккуратный заключенный однозначно мог рассчитывать на лучшее обращение: приличный внешний вид указывал на организованность, энергию, сохраненное чувство собственного достоинства и желание соблюдать чистоту даже в таких условиях. Даже эсэсовцы относились лучше к тем заключенным, которые казались достаточно уверенными.

«Одежда делает человека человеком», – Цветан Тодоров{172}.

Гуня нередко говорила: «Одежда делает человека, тряпка делает вошь», или, как говорится в народе, «встречают по одежке». Гуня по своему горькому опыту знала, насколько тесно одежда связана с достоинством, и как одежда демонстрирует статус или его отсутствие. «Тряпка делает вошь» означало и то, что вши процветают в грязном окружении, а к людям в тряпках относятся, как к вшам.

Концлагеря представляли собой искаженный вариант мира моды и классового деления. Привилегированные капо могли раздобыть приличную обувь, хорошую форму и предметы роскоши вроде фартуков, чулок, шарфов и нижнего белья; те, кто находился «ниже», довольствовались худшей одеждой. Самой низшей ступенью в иерархии была нагота – уязвимость, унижение, насилие и, в конце концов, смерть.

На верхушке иерархии, лагерном эквиваленте от-кутюр, находились охранники. Эсэсовская форма, созданная рабским трудом, доказывала носящим ее, что они – существа высшего