— Ничего особенного в ней нет, — отмахнулся Лессепс. — Тоже мне магия — огонь пальцами высекать. Таких, как она, в Париже пруд пруди, что собак нерезаных. Мой дорогой Герши, уверен, вы повстречаете дома тысячу других медиумов.

Ульяна скосила на юношу презрительный взгляд и фыркнула.

— Мне показалась она даже очень премилой. А вот ее братец — сущий зануда. — Ульяна подобрала юбки и с достоинством оскорбленной венценосной особы зашагала к двери. — Так чем занимался доктор, месье Герши, пока мы ожидали, когда достанут его тетрадку?

— Что-то читал, что-то записывал, — перечислял адвокат, едва поспевая за быстрым бегом девушки. — Письма писал, ответы на которые ждал с величайшим нетерпением.

— Письма? Кому бы это?

— Мне не удалось узнать адресата.

«Растяпа, — выругалась про себя Ульяна, — конечно же, тебе не удалось узнать адресата».

А вслух проронила с равнодушным полувздохом:

— Какой-нибудь знакомый из мира науки, очевидно. Быть может, просил чьей-то помощи, к примеру, свидетельствовать результаты его опытов. Ответы доктор получал?

— Да, получал, но безрадостные, как мне показалось.

— Ясно. Едемте за ним. Он дальше Варшавы не убег. Если и вовсе не сидит в зале ожидания Николаевского вокзала.

Но, увы, троицу преследователей ожидал сюрприз — поезд до Варшавы уже отбыл. Иван Несторович заранее приобрел билет. С Литейной, видать, сразу в кассы отправился, тотчас спланировав побег, ведь о присутствии в Петербурге Ульяны было ему уже известно. Ясное дело, он, поддавшись первому порыву страха и отчаяния, поспешил броситься наутек, позабыв взять с собой месье Герши.

В Варшаве Иноземцева тоже не застали, ибо поезд ушел прямо у них под носом.

— Ничего, подождем следующего, — пожала плечами Ульяна, глядя, как под грохот колес убегают вдаль вагоны, увенчанные серой змейкой дыма. — Не отправится же он в Фабенскую контору сразу с вокзала? Да и до самого Бармена на санях час добираться. Там железная дорога есть, а станция только в близлежащем городке Эльберфельд. Перехватим его в Берлине. А если в Берлине не найдем, к самому Нойманну поедем. Я бы на его месте не стала из пушки палить, а попробовала господину старшему химику все спокойно объяснить.

И в Берлине им не повезло. Весь вокзал обегали, так и сели в поезд на ветку до Эльберфельда, а об Иноземцеве ни одна живая душа и не слышала. Ульяна хорошо говорила по-немецки (спасибо покойной маменьке, столько сказок прочла на ночь на родном языке), опросила кондукторов, проводников, кассиров, не встречали ли русского мужчину средних с виду лет, в очках и с темными волосами, взгляд потерянный, немного согбен. Все пожимали плечами, здесь полно русских, да и в очках, и с темными волосами, и американцев полно, и французов, всех не упомнишь. Местность-то вся предпринимателями да промышленниками занята, всяческие фабрики здесь да заводы стоят.

Эльберфельд распростерся на крутых холмах, укутанный снегом, только трубы торчали со всех сторон, а из труб вздымались вверх облака пара, предвещая солнечную неделю. В тумане словно повис длинный мост через реку Вуппер, чуть поодаль выглядывали островерхие крыши старинных замков.

Сели в сани, меховыми накидками укутались, Ульяна адрес назвала исследовательской лаборатории, где Нойманн обретался. Ехали улицами то вверх, то вниз, то вверх, то вниз, жилыми районами с чудесными фахверковыми домиками, меж тротуарами в виде аккуратных каменных лесенок, напоминающих парижские набережные, мимо фабрик текстильных, красильных заводов, деревянными мостами, пустынными зимними парками. Ветер в лицо хлестал, морозил щеки и нос.

Прибыли. Ульяна сама к герру Нойманну отправилась. Тот узнал ее сразу же, принял холодно, ибо, как оказалось, ранним утром посетил лабораторию некий Иноземцев, который толком ничего объяснить не мог, учинил скандал, побил реактивы и отправился к первому управленцу компании — герру Теодору Беккеру, в главную контору концерна «Фабен», что в Бармене по улице Хекингхаузен.

— Я надеюсь, вы сделаете все, чтобы эта история не получила огласки, — прошипел немецкий химик, а был он вне себя от ярости и говорил, потрясая в воздухе кулаками. — Догоните этого сумасшедшего. И впредь, если крадете чьи-то рецепты, делайте это тщательней. Меня и без вашего вмешательства измучила тяжба с родственниками Жерара по поводу вашего злосчастного аспирина.

— А я предупреждала, что явится хозяин «ахиллинина» и покажет вам всем тут, где нынче раки зимуют. Чего тебе стоило вернуть ему патент? — в отчаянии кричала Ульяна, переходя порой на русский. — Можно подумать, у вас тут недостаток какой имеется в выпускаемых лекарствах! Без драк и скандалов отдал бы, и все. Ну?

— Даже б если захотел, как вернуть то, что принадлежит не мне? — также криком отвечал Нойманн. — Патент оформлен на «Фабен». И к тому же ахиллинином очень заинтересован сам герр Дюйсберг.

— Кто это еще такой?

— Правая рука Беккера!

— Неужели среди вас нет ни одной толковой головы, чтобы понять, ахиллинин — яд!

— Ваш доктор сошел с ума и, вероятно, напутал что-то, получил совсем другое вещество. Оно — да, быть может, и вредно. Но ахиллинин…

Тут Нойманн схватил Ульяну под локоть и увлек к себе в кабинет. Потом затворил дверь и продолжил:

— Он действительно обладает невероятными, уникальными свойствами. Просто чудо-эликсир! Это уникальный препарат, который я испытал на нескольких пациентах с тяжелыми нарушениями в центрах головного и спинного мозга. И сработало! Они встали на ноги за считаные дни.

Ульяна поджала губы.

«Вот верь после этого Иноземцеву», — первое, что подумалось ей.

Конечно же, на нем луноверин в последнюю очередь стоило бы испытывать, он и без луноверина оригинал еще тот. И в сердце закралось алчущее чувство — ведь утекли промеж пальцев такие капиталы!

— Что, правда? — с придыханием спросила она.

— Оно и кашель лечит прекрасно. И столь безвредно, что Дюйсберг предлагает его использовать детям.

— Детям? — изумилась девушка. — Зачем же сразу детям?

— Это называется «Marketing». Можно детям — значит, его безопасность однозначна и не вызовет предупредительных отзывов.

Тут Ульяна вспомнила, как Иван Несторович ей кроликов и морских свинок показывал.

— Но ведь у месье Иноземцева сдохли все его зверюшки! — потерянно проронила она.

— Я не удивляюсь, — сардонически усмехнулся Нойманн. — У такого-то странного типа.

— Вам стоит выслушать его.

— Я уже выслушал. Довольно. И ничем помочь не могу. Ты сама говорила, что не он один дидаурицин вывел. Был химик из Лондона и еще кто-то там. Может, и мне тоже в голову пришла идея ацетилировать. Я и ацетилировал. Припоминаю даже… ах да! Еще в университете. И записи имеются. А если не имеются, я их сегодня же сделаю. Только мне в голову не пришло на себе все это испытывать!