Что будет потом? Через сотню лет? Врачи перестанут полагаться на собственные познания, перестанут лечить, а будут просто направо и налево выписывать лекарства, выпускаемые фармацевтическими компаниями невероятных размеров партиями. От бронхита — пожалуйста, от тонзиллита, — вот вам пилюльку волшебную и идите на все четыре стороны. А иные доктора еще и проценты с того будут получать, что выписывают медикаменты тех, а не иных компаний.

Фармацевты начнут вести за докторов войны, предлагать все большую мзду, чем конкурент. Вырастут мощнейшие корпорации, конкурирующие друг с другом, ворочающие несметными капиталами, всюду будут мелькать рекламные плакаты, изображающие чудо-средства, а о здоровье пациента будет позабыто напрочь.

Ульяна не разделяла негодования Иноземцева, когда тот горячо ей живописал незавидное будущее медицины, коли не остановить фармацевтического произвола сейчас. Она считала, что Иноземцев повредился головой и в дотошности своей и занудстве зашел чересчур далеко, противопоставляя себя всему ученому миру. Обман да ложь, конечно, в этом мире накрепко засели, аки заноза, давно превратив тело мироздания в сплошной гнойник, каждый норовил брата своего надуть. Но где это видано, чтобы в век прогресса, на пороге светлого будущего, то бишь двадцатого столетия, целые фирмы столь низким делом занимались. А в штате сотрудников расплодившихся фармацевтических компаний значились лишь уважаемые химики и инженеры…

Да будь Иноземцев прав, он же мигом бы доказал свою пресловутую правду. Уважаемые химики да инженеры не стали б даже спорить.

Ладно, Ульяна, когда хотела этот «ахиллинин» выпустить, ничего не смыслив в химии, но ведь даже Нойманн и тот занялся изготовлением лекарств, прежде закончив Мюнхенский университет. Не может же быть, чтобы столько человек разом людей травить собрались, глупость какая-то.

Однажды доктор даже столкнулся лоб в лоб с одним таким вот предпринимателем будущего, и Ульяна не на шутку за супруга своего испугалась. Это был иностранец, один из производителей новомодного, еще не поступившего в продажу лекарства, которое обещало за считаные дни излечить от чахотки.

Случилось сие в Эльберфельде. Барменский аптекарь окончательно с Иноземцевым разругался, заявив, что в следующий раз не пустит того за порог аптеки, а ежели доктор все равно явится, то заявит на него полицмейстеру. Доктор отправился в соседний городок, когда встала необходимость изучить новую партию новомодных пилюль. А Ульяна, конечно же, увязалась следом.

Прибывший из-за океана предприниматель обходил аптеки Германии, жарко рекламируя свой «Ингалятор Хэддока» от кампании «Хэддок и Вудс», клялся-божился, что его изобретение обязательно перевернет мир в лечении легочных заболеваний. Мол, Америка уже десятилетие не знает иного средства от чахотки. Но, разобрав баллончик с веществом, похожий на маленький велосипедный насос, который стрелял струей жидкости, Иноземцев чванливо заметил, что это обычный нашатырный спирт с парой-тройкой капель эфирного масла аниса.

— Вовсе нет, — возразил американец на ломаном французском, видя, что русский доктор хорошо на нем говорит. — Здесь не только нашатырный спирт, но и очень крохотная добавка, которая делать ингалятор весьма действенным.

— Какая добавка? — терпеливо осведомился Иван Несторович, но сжал пальцы в кулаки.

— О, этого сказать я не могу, это… — он сделал многозначительную паузу, задорно подмигнув, — есть секрет фирмы.

Иноземцев уставший слышать это совершенно нелогичное словосочетание, вспылил.

— И вы полагаете, что я — высококвалифицированный доктор — должен лечить больных с помощью какой-то там секретной добавки, совершенно не зная, каков эффект этой добавки?

— Мы проводили исследования. Она совершенно безопасен.

— Ой ли, — едва не вскричал Иван Несторович по-русски, и Ульяна, видя, как загорелись его глаза, а с лица сошла краска, попробовала его успокоить.

— Не надо, Ванечка.

— Что не надо? Что не надо?! Не собираюсь верить всяческим проходимцам.

— Ванечка, — Ульяна повисла на его руке.

— Господин аптекарь, имеется ли у вас колба? Сейчас мы проверим наличие каких-либо примесей в ингаляторе господина Хэддока.

И, вылив состав лекарства в колбу, бросил туда медную монету, потряс сосуд, как вдруг жидкость стала густо-синей.

— Что и требовалось доказать, — торжествующе бросил Иноземцев. — Чистейший аммиакат! Любая примесь помешала бы такой быстрой реакции раствору аммиака с медью или, по крайней мере, замедлила ее. Где ваша крохотная добавка? Где? Или она настолько мала, что ее вовсе нет?!

— Но масло аниса!.. — вскричал фармацевт.

— Масло аниса? И его, придется вас огорчить, положили ровно столько, чтобы немного перебить запах аммиаката? Довольно жалкая попытка. И я не знаю ни одного эфирного масла, которое бы в смеси с нашатырным спиртом давало бы какой-либо эффект в лечении чахотки. Более того, нашатырный спирт сам по себе далеко не безвреден и использование его для ингаляций давно ушло в прошлое. Вам, верно, все не дает покоя слава компании «Фабен» с ее аспирином. Все ясно! Передо мной очередной авантюрист, вдохновленный примером дорогостоящего аспирина, в состав которого входит дешевая ацетилсалициловая кислота. Вы же взяли водный раствор аммиака и добавили в него несколько капель эфирного масла. Господин аптекарь, сколько стоит у вас флакон нашатырного спирта? Я не намерен молчать и собираюсь подать в суд на вас, мистер Хэддок, как только разделаюсь с «Фабен».

— Ванечка, прошу, — молила Ульяна, пытаясь его остановить и оттянуть к двери.

Но Иноземцев ее не слышал, продолжая в запале фонтанировать негодованием, бледнея и краснея:

— Потом примусь за «Шеринг», за английский «Берроус-Велком», за «Парк-Дэвис» и за «Мейстер-Люциус», который изготавливает лекарственные средства из отходов анилиновокрасочных заводов. Я объявляю войну! Всем вам войну!

Американский предприниматель лишь недоуменно глядел на него, буквально вжавшись в стойку-прилавок. Надо ли говорить, что управляющий эльберфельдской аптеки тоже погнал русского доктора вон.

Тот, понимая, что вредит своей вспыльчивостью делу, вернулся на улицу Фишерталь, разнес в пух и прах перегонный аппарат, смахнул на пол аккуратно расставленные колбочки, чаши петри, разорвал тетради и принялся в ярости их топтать.

А потом устало сел на кровать и заявил:

— Бессмысленно…

Изумленная Ульяна застыла в дверях и не смела даже рта раскрыть. И стояла так, точно к полу пригвожденная, судорожно вцепившись в дверной косяк, пока Иноземцев не опустился на колени и не принялся собирать вырванные тетрадные листы. Уселся на пол и, словно здесь, кроме него, никого не было, стал перечитывать их и складывать, полюбовно разглаживая и оттирая от пролитых реактивов. Только сейчас Ульяна заметила, как он изменился лицом: кожа его пожелтела, осунулся, пальцы дрожали. Все-то его опыты противные! Исколол себя всеми этими лекарствами, все порошочки сам пробует небось. Ой, помрет ведь так не сегодня завтра, если его не остановить.