– Ты в этом абсолютно уверен?

– Абсолютно. Я часто видел этот револьвер у Рона – его не перепутаешь ни с каким другим. Когда я заглянул в гостиную, то сразу его узнал. Освещение, конечно, было так себе, горела только пара настольных ламп. Но Вэнс стоял как раз рядом с одной из них, и свет падал прямо на револьвер. Господи, представьте, как я был ошарашен, когда увидел этот револьвер в среду на вечеринке у Дервента! И заметьте, Рон сам его туда притащил. По правде говоря, он больше беспокоился о жестяном кинжале, который тоже был с ним, чем о револьвере. Конечно, я не стал его ни о чем спрашивать. И не могу сказать, что это вообще произвело на меня какое-то впечатление. Даже Рон не такой болван, чтобы убить Вэнса из своего собственного револьвера. Но, конечно, как ни крути, это вызывает вопросы. Оружие принадлежит Рону. Он принес его в дом Дервента. Потом унес его с собой, а значит, был последним человеком, который держал его…

– Постой-ка! – взревел Г. М., так резко выпрямившись в своем кресле, что Филипп вздрогнул. – Думай, что говоришь, сынок. Сосредоточься как следует и смотри ничего не напутай. Ты уверен, что Гарднер унес этот револьвер из дома Дервента после вечеринки?

– Да, конечно. Спросите молодого Бена Соара, если не верите мне.

На столе Г. М. пронзительно зазвонил телефон. Несколько мгновений он сидел, глядя перед собой пустым взглядом, а потом поднял трубку и прижал к уху. Когда он положил трубку и поднялся с кресла, его лицо было абсолютно непроницаемым.

– Сынок, – обратился он к Филиппу будничным голосом. – Я хочу попросить тебя о небольшом одолжении. Не мог бы ты подождать минут десять в комнате внизу, пока я не позову тебя обратно? Это хорошая комната. Все высоколобые сиятельные дипломаты обычно дожидаются в ней. У меня там «La Vie Parisienne»[23], юмористические скетчи – то, что любит эта публика. Спасибо. Эй, Лоллипоп!

Когда Китинга, подозрительного, но все еще настроенного вполне дружелюбно, выпроводили из кабинета, Г. М. повернулся к Полларду.

– Это Мастерс звонил, – пояснил он не без ехидства. – Вернулся из своей увеселительной поездки в Стритхем. Он не один. С ним – Френсис Гэйл. И кажется, она желает рассказать нам что-то о диване.

Глава десятая

Отметина на ковре

Старший инспектор Мастерс появился один, зато с почти королевским величием. Он был свежевыбрит, бодр и любезен. В одной руке он держал портфель, в другой – небольшой саквояж.

– О сэр, – пророкотал он безо всякого смущения, а может, просто хорошо его скрывая, и с величайшей аккуратностью положил на стол шляпу. – Сегодня немного прохладнее, вы не находите? Доброе утро, Боб.

– Хо-хо! Да брось, Мастерс, тебе меня не одурачить. Разрази меня гром, я целую ночь дожидался рассказа об интервью с «проклятием Кенсингтона», так что и не думай лишить меня пикантных подробностей. Ну, не тяни!

Мастерс зыркнул на него исподлобья:

– Что ж, сэр, я готов признать, но только между нами…

– Значит, вот как оно бывает. Признавайся, Мастерс, она нагнала на тебя страху?

– Вовсе нет, сэр, – ответил старший инспектор с достоинством. – Дело совсем не в этом. Однако не могу не признать, что то и дело думал: мамочка дорогая, вот был бы номер, если бы миссис Мастерс сунула сейчас голову в машину! Вы же знаете этих женщин. – Он достал носовой платок и промокнул лоб. – Ладно бы только это. Если бы кто-нибудь сказал мне, сэр Генри, что после двадцати пяти лет службы в полиции какая-то чертова кукла сможет с легкостью выставить меня дураком… Уф… Минуточку, Боб, ты, кажется, находишь в этом что-то смешное?

– Да, сэр, – бойко отрапортовал Поллард.

– Ты лучше молча веди свои записи, мой мальчик, – буркнул Мастерс. – А остальное оставь тем, кто в этом разбирается. Так вот, сэр Генри… Не в том смысле выставить дураком, как вы могли подумать. Я коп и знаю свой долг. Но… Ладно, лучше сразу перейти к делу. Не знаю, много я выяснил или мало, – он для убедительности стукнул кулаком по столу, – но две вещи я установил наверняка. Во-первых, отпечатки пальцев, найденные на портсигаре, – женские отпечатки – не принадлежат миссис Дервент. Во-вторых, на день убийства миссис Дервент имеет железобетонное алиби. Э-э?..

Г. М. хмуро кивнул.

– Да, что-то в этом роде мы и предполагали, – проворчал он, закатывая глаза к потолку. – Мы тоже собрали кое-какую информацию. Спокойно, Мастерс, никто не собирается тебя дразнить. Что там у вас произошло?

Мастерс замялся.

– Полагаю, лучше покончить с этим сразу. Но учтите… – Он снова вытер лицо носовым платком. – Значит, так. Мы сели в машину – это вы видели. Сначала я стал расспрашивать ее о портсигаре: где она видела его в последний раз, и так далее. Она только смеялась в ответ. Потом вдруг вспомнила совершенно точно, что отдала его днем в понедельник одному своему другу. Этим другом оказался мистер Вэнс Китинг. Вроде бы она, Китинг и ее муж (улавливаете, сэр?) в понедельник вместе пили чай. Китинг угощался сигаретами и забыл вернуть портсигар. Тут меня осенило. Если исходить из предположения, что Китинг собирался встретиться именно с ней, становится понятно, почему он захватил с собой ее портсигар – просто, чтобы вернуть. Потом я сообщил ей о его смерти…

– И что? – поторопил его Г. М.

– Должен признаться, я не был готов к тому, что последовало. Какое-то мгновенье она просто смотрела на меня странным взглядом… Не знаю, как объяснить… Потом откинулась на спинку сиденья и закричала. Вот именно – закричала. Господи боже мой, – произнес Мастерс благоговейным голосом, – эта леди – нечто особенное. За всю жизнь мне не доводилось слышать такого визга. Машина вильнула в сторону, едва не снеся бордюр. Шофер выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу. К тому времени женщина замолчала, забившись в угол, а из ее глаз покатились слезы. Правой рукой она словно бы пыталась прикрыть лицо.

И представьте, сэр, шофер вдруг хватает меня за руку со словами: «Не знаю, в какие игры ты играешь, приятель, но выметайся-ка из машины». Я стал объяснять, что я – офицер полиции. Он ответил: «Да хоть хрен собачий, надулся, что твой пузырь» – и попытался вмазать мне… Говорю вам, вот такая атмосфера вокруг этой женщины. Все начинают вести себя…

– Ешкин кот! – выдохнул Г. М., не сводя с Мастерса изумленных глаз. – И что ты сделал?

– Ничего не оставалось, как