Так что не удивляйтесь, пожалуйста, тому, что мы — неудивляемся. Мы уже по ту сторону двери.

Куколка почему-то пропала из виду. То ли забежала вперед, толи довела до границы и за ненадобностью нам поспешила домой. Даже если и так —нехорошо расставаться без прощания, тем более что я назвался ей другом. Как быее приманить обратно?

Я решил немножко переиначить прежний наговор: Я тебе вовсене враг Я тебе честный друг В гости ко мне придешь Варежки дам для рук Дам ятебе платок Красна вина налью Будет, как вишни сок, Так вот отблагодарю…

Я вдруг сбился и стал вспоминать, о чем я думал перед тем,как исчезла кукла. Мы уже по ту сторону двери. Ну или по эту… Честно говоря, яи сейчас не знаю по которую. По другую.

Поэтому появление двух пограничников — старшего сержанта имладшего сержанта — с автоматами и собакой огорошило меня больше, чем,допустим, появление одной собаки, но говорящей.

— Стоять, — спокойно сказал старшийсержант. — Кто такие? Документы.

— Мы студенты. Эс-пэ-бэ-гэ-у. На практике. Вотдокументы…

Я достал студбилет и паспорт со вложенным в него «открытымлистом» — просьбой от ректората ко всем органам власти оказывать намсодействие. Маринка сделала то же — но как-то деревянно. Похоже, она не верилав происходящее.

— Никитин Константин Юльевич… ага… Петербург, улицаОрбели, двадцать семь… Борисоглебская Марина Ивановна… Петербург, Орбели,двадцать семь… Родственники, что ли?

— Нет, просто в одном доме живем. В соседних парадных.

— Забавно. Так… «оказывать содействие…» — ну, понятно.Допуска в погранзону почему нет?

— Так какая же тут погранзона? Мы в погранзону и несобирались вовсе.

— Что значит — какая? Два километра до границы — какаяпогранзона! Ну вы даете, студенты.

— Не может быть, — сказал я. — Мы час назадвышли из Кутиллы. Сто километров до границы — если по прямой… а по прямойникак, потому что озера…

— Это где у нас — Кутилла? — спросил старшиймладшего.

— По-моему, Тишкеозеро, — сказал тот. — Но неуверен.

— Нет, ребята, никак не могли вы выйти час назад изКутиллы, — сказал старший. — Если Тишкеозеро… По этим лесам — неделютопать, а то и больше.

Мы с Маринкой переглянулись.

— А какое сегодня число? — спросила вдруг она.

— Шестнадцатое июля, — сказал старший.

— Не понимаю, — сказала она. — С утра былопятое…

— И с утра было шестнадцатое, и сейчасшестнадцатое, — сказал старший. — Вы, видимо, эти… потеряшки.

— Кто?

— Ну, которые память теряют на какое-то время. Хорошо,что вы еще себя помните — а то некоторые и имя-фамилию забывают, иродственников не узнают. Ну ладно, пойдемте на пикет, там разберемся.

— А что, такое часто случается? — спросил я.

— Как когда. В этом году уже четверо или пятеро было…или сколько, Серега? Не помнишь?

— Больше пяти, — сказал младший. — И, чтохарактерно, все идут к финской границе. С чего бы это?

— Потому что тех, кто идет в другую сторону, ловитмилиция при железке… Такое тут место у нас. Аномальная зона. Черт-те что можетпроисходить. Мы уже привыкли. По-первости жутковато было…

— Это когда собаки с ума сошли?

— Ну, хотя бы. Или когда все намагнитилось… Вы, кстати,жрать хотите?

— Не знаю, — сказал я. — Скорее пить.

— Пить с собой уже ничего нет. А сейчас придем напикет, там нам и компоту выпишут, и борща… Ну и вас оформим, дело такое…режимное.

— Понимаю, — сказал я. — Сам с погранцамислужил.

— А где?

— В разведвзводе. — Я сделал вид, что именно такпонял его вопрос.

— Десант?

— Нет, пехота.

— Ну, тогда пошли. Пехота…

Тропа скоро вывела нас к гравийной дороге, на обочинекоторой и стоял «пикет»: щитовой домик, навес с печкой и обеденным столом,брезентовая палатка, маленький вольерчик с двумя конурами. Лейтенант просмотрелнаши документы, заставил нас написать объяснительные, покачивая головой, быстрозаполнил какие-то бланки, буркнул: «Зона…» — и ушел в дом. Через несколькоминут вернулся.

— Часа два придется подождать. Будет машина, отвезетвас на заставу, а оттуда уже — как получится. С вашим старшим связаться черезчто можно?

Я продиктовал телефон Артура. И, если тот не ответит,телефон деканата.

— Понял, — сказал лейтенант. — Идите покапоешьте. Сереж, накорми студентов!

Мы сели за стол. Давешний младший сержант выдал нам по мискеи по ложке, поставил на стол хлебницу, прикрытую бязевой салфеткой (ну,разумеется, портянкой, только новенькой), снял с печи кастрюлю, обмотаннуюполотенцами. Приподнял крышку, принюхался… расплылся в улыбке.

— Хорош боржгцчец! Ну, разливайте сами, сколько комунадо. В каком звании, пехота?

— Сержант запаса.

— Тогда правила знаешь.

— Дык-ть… Мариш, подставляй.

Борщ и вправду был хоть куда. Отнюдь не сплошное салоплавало в нем, а уваристая мясистая рулька; и картошечка была аккуратнопорублена кубиками, и свекла, и морковка, а лук и капусту, похоже,предварительно потомили на сковородке (да, знаю, что не канонический эторецепт, не канонический, но зато вкусно). Только когда я наливал это лакомствоМаринке, то обратил внимание, что у нее дрожат руки.

— Что-то не так? — спросил тихо.

— Не знаю, — так же тихо ответила она. — Немогу понять…

Это не было кодовой фразой из знаменитого и сто разперечитанного романа («В августе сорок четвертого», если кто не въехал), но явспомнил именно ее — и против своей воли, против объективной расслабляющейреальности — насторожился. Не подавая виду, естественно.

Налил себе, взял ломоть серого, посолил. Нацелился ложкой вборщ. Вот сейчас я подцеплю вкуснятину со дна…

Борщ в миске слегка подрагивал. И даже не слегка.Поверхность его покрывала рябь — круговая стоячая волна, — и в центремиски то и дело вздымался маленький заостренный пик. Я смотрел на это ипонимал, что быть такого не может, но оно есть… а потом ступни тоже ощутиливибрацию. Я посмотрел на Маринкину миску — в ней борщ тоже отплясывал. А потомя увидел глаза Маринки — ив них ужас.

— Не предусмотрели, — сказал кто-то сзади.

— Она нас видит, — сказал другой.

И тут, как в Маринкином видении, которое она пересказывалаИрине Тойвовне, все окружающее смялось, как тонкий бумажный лист, и обнажилисьтемно-зеленые пластиковые панели, круглые иллюминаторы, за которымистремительно проносились верхушки деревьев, — и ровный рокот, который я дотого просто отказывался слышать, ворвался в уши. Стол из деревянного сталпластмассовым, и пластмассовыми были тарелки и ложки…