— Преддверие Похьйоллы, если тебе это что-то говорит.Место за краем, но все-таки очень близкое к нашему миру. Туда можно попастьпросто по рассеянности…

— Туман?..

— Да-да. Умница. Туман образуется там, где границаистончается до толщины волоса.

— Понимаю, понимаю… Почему я? Почему не кто-то из вашихподручных?

— Потому что ты, деточка, — очевиднаяпотомственная колдунья. Изобразишь возвращение заблудшей — они и растают. Ахда, я не сказал: Весиалюэ населена исключительно ведьмами. Бабье царство. Тебепонравится.

— Как я его найду?

— Дам проводника.

Маринка медленно кивнула, как будто прислушиваясь к тихомуголосу внутри себя.

— Мне нужно взять кого-то из своих, — сказала она.

— Зачем?

— Не знаю. Чувствую.

— Интересно… Да, похоже, я всецело прав относительнотебя. Ты колдунья по рождению, и ты становишься колдуньей по сути. Тебя мамочканичему такому не учила?

— Наоборот, — сказала Маринка. — Запрещала.

— Что ж, тоже способ. Даже более эффективный, пожалуй… Хорошо,одного возьми. Это должен быть мужчина?

— Кажется… кажется, да. Да.

— Выбирай.

— С которым мы… с которым нас…

— Неплохой выбор. Шарп!

Так я оказался перед Волковым. Он какое-то время смотрел наменя, как большой ученый на таракана, представляющего ограниченную научнуюценность.

— Любопытно, — сказал он некоторое времяспустя. — Очень любопытно… А что, молодой человек, если тут у нас всезакончится хорошо — не хотел бы ты поработать у меня? Не как эти… — Онкачнул головой в сторону Шарпа и пары выворотней, которые меня привели. —На хорошей интеллектуальной и очень интересной работе? За очень приличныеденьги?

— После того, что?.. — начал я. Честно говоря,Волков меня ошеломил этим предложением. Едва ли не больше, чем ошеломило всеостальное, вместе взятое.

— А почему нет? — удивился Волков. — Я, вотличие от остальных крупных работодателей, всего лишь ничего не скрываю отнанимаемых. Предпочитаю полную ясность и открытость. Со мной любого может ждатьчто угодно, кроме разочарования… Впрочем, я не тороплю. Вернетесь — вернемся ктеме. Не вернетесь — ну, что поделаешь. Судьба.

И, повернувшись к Шарпу, сказал:

— Сделаешь все, чтобы вернулись.

Я ждал, что Шарп ответит как-то по-военному — «так точно»или «слушаюсь», но он только мрачно кивнул.

(Запомнить: в комнате одновременно было четверо — Маринка,Волков, Шарп и я. Охранники топтались за дверью. И не было ни одного момента,когда кто-то выходил. Или вошел и незаметно остался. И вниз мы все спустилисьтак же — вчетвером. Только потом Волкова позвал какой-то длинный в беломхалате, и он точно ушел, а мы остались, Шарп, Маринка и я…)

Вылетели на том маленьком вертолете, «робинсоне»; сначала,конечно, пришлось подождать, когда его выволокут на руках на площадку, поставятна место лопасти, заправят. Пришла девушка-пилот в круглом оранжевом шлеме и втемно-серой куртке из какой-то металлизированной синтетики, отливающей поизгибам то фиолетовым, то зеленым.

— Ин-те-ресно… — пробормотала Маринка, глядя нанее.

Шарп услышал.

— Да, Икка — наша беда и выручка. Универсальнаядевушка, на все руки. Но только на руки, к сожалению…

— Я уже поняла, что с ней что-то неладно, —сказала Маринка. — Но что именно?

— Да просто мертвая, вот и все, — сказалШарп. — Шеф из нее душу вынул.

— Э-э? — не смог сформулировать я.

— В прямом смысле. Вынул и спрятал. Теперь она — еговещь. Очень удобно, и я бы от такой не отказался…

— Типа зомби?

— Зомби делают из мертвецов, — тоном усталогонаставника сказал Шарп. — А это — вещь. Переделана из живой. Причем изведьмы, что особо удобно.

— Э-э?.. — теперь не могла сформулировать Маринка.

— Удобно, что она может мотаться через границусвободно. Вон, мои волки — сдохнут, нам — мозги взъерепенит, а ей — хоть быхны.

— Мозги — что?

— Ну, некоторое время мы будем не вполне в себе. Этоони специально так сделали, чтобы, если кто случайно туда-сюда шастанет, всесваливал на перегрев и перепой. На самом деле ничего страшного, надо простознать, что ты не в себе, — и контролировать.

— Мы же вроде уже?.. — Я показал рукой, чтограницу какую-то мы пересекали и туда, и обратно. — И ничего.

Нет, вы на ней постояли, на границе. На нейтральной полосе.«А на нейтральной полосе цветы — чрезвычайной красоты!» — вдруг пропел он наудивление мелодично. — Когда пересечем, почувствуете. Ничего не бойтесь, яс вами. А высадимся, держитесь ко мне поближе и все делайте, как я скажу. Таминой раз реакция может понадобиться…

Было не то чтобы пасмурно, но солнце скрывалось за дымкой, иничто не отбрасывало теней. Невозможно было понять ни какой час, ни куда мылетим.

(Я сказал, что у нас отобрали все — и часы, и мобильники, имой несчастный компас? Но почему-то оставили фотоаппарат и диктофон. Еще нет?Ну вот, сказал. Может, собирались потом прослушать, посмотреть… не знаю.)

Кабина «робинсона» — это такой пузырь из прозрачногопластика, дающий полный обзор во все стороны. Сидишь, как на жердочке посредивселенной…

Икка вела машинку невысоко над деревьями, а иногда, когдапозволяла местность, спускалась совсем низко, так что сосны оказывались вровеньс нами, справа и слева. Внизу сначала была просто тайга, та же, по которой мытак давно — в прошлой жизни — блуждали, а потом началось что-то чудовищное,какое-то месиво громадных камней, косо вздыбленных обломков плит, бурелома;деревья — все — были искореженными, со страшными лапами, грозящими небу…Часто-часто мелькали крошечные озера, многие соединялись между собой узкимиводяными усиками, а иногда перемычки угадывались по дорожкам высоченной осоки.Да, наверняка местность внизу была совершенно непроходима.

Потом впереди возникло странное марево. Я один раз виделтакое в горах, когда оказываешься на высоте облаков, но самих облаков нет, асолнечные лучи преломляются и дробятся на границе воздушных слоев. Больше всегоэто похоже на игру света на тонком-тонком льду, но только призрачнее и текучее.Ледок, который образовался не на поверхности воды, а на бескрайнем полотнище изневидимого шелка…

Вот что-то подобное и развернулось вдруг на полгоризонта.Оно поджидало.

Шарп оглянулся и прокричал:

— Приготовьтесь! Ща болтанет!