Конвоир постучал в дверь, и она тут же открылась. За Дверьюждала женщина в наряде официантки или горничной: кружевной передник, кружевнаянаколка на волосах… Она кивнула конвоиру и молча показала Марине: заходи.

Маринка вошла.

Внутри огромного кубического помещения гулял ветер, пахнущийтревожно и свежо, как на берегу моря; доносился мерный шум волн. Громадныекамни, обкатанные прибоем, живописно громоздились один на другой, образуяискусственный утес с деревянной площадкой наверху; к ней шла нарочито грубаялестница из бревен и толстых плах. На самом верху, опершись на перила, стоял исмотрел вниз крупный, высокий, очень породистый мужчина лет пятидесяти.

— Давно жду, — сказал он. — Поднимайся. Икка:кофе, пирожные, фрукты — быстро.

Женщина сложила руки перед грудью, поклонилась в полуприседеи юркнула под лестницу — очевидно, там была устроена кухонька с кладовушкой.

Марина стала подниматься, стараясь не торопиться и в то жевремя не тормозить. Пока что — и это было понятно — другого пути не намечалось.

— Устала? — спросил хозяин, когда она дошагала досамого верха. — Присаживайся. От меня бегать бессмысленно, зато быть рядомсо мной — полезно и приятно.

— Вы всем незнакомым женщинам тыкаете? — спросилаМаринка.

— Да. У нас, наверху, так принято. Необращалавнимания?

— Что чем выше, тем хамоватее? Как же, обращала.Надеюсь, мне не надо будет делать три раза «ку»?

— Нет. Чувствуй себя свободно. Если хочешь, можешь тожеговорить мне «ты». Кстати, я Саша. Или Александр Петрович, что все равно. Илипросто Волков. Как тебе удобнее.

Маринка уселась за столик. Он был из незнакомогополированного полупрозрачного камня.

— Я вас где-то видела, — сказала она.

— Возможно. Но это не имеет значения.

— А что имеет?

— Щит. Ты ПОМНИШЬ ЩИТ?

— Смутно… помню, как Костя его уронил, а я хотелаподобрать…

— Зачем?

— Вообще-то в нас стреляли. Кажется, ваши люди.

— А, ну да… Глупо получилось. И хорошо, что всеобошлось.

— Все? — горько спросила Марина. — А СергейРудольфович? А спасатели?

Волков хотел что-то сказать, но тут по лестнице,быстро-быстро семеня, взлетела служанка с подносом и стала расставлять на столекофейник, чашечки, блюдечки… Наконец на свое место взгромоздилась фигурная вазас персиками и виноградом, и служанка, пятясь и кланяясь, исчезла.

— Удобно, — сказал Волков. — Хорошая ведьма —мертвая ведьма…

— Так все-таки? — спросила Маринка.

— Видишь ли, в чем дело… Когда вы каким-то чудомобнаружили эту древнюю крипту, проникли в нее — вы запустили мощный процесс,который, если не взять его под контроль, довольно скоро сделает жизнь напланете невыносимой. А для того, чтобы взять его под контроль, времени у насочень мало — сутки, скажу это сразу. Если бы крипта так и оставалась закрытой —то никакого пожара бы не было, и мы бы готовились к событиям медленно,аккуратно и незаметно; и уж точно никто бы не погиб. А так… какой смысл щадитьтех, кто все равно умрет через неделю или месяц?

— Ум… рет?.. — Маринка поперхнулась печеньем.

— Да. Такое уже было однажды — тридцать девять тысячлет назад. От той цивилизации не осталось почти ничего — и, пожалуй, совсемникого. Во всяком случае, в наблюдаемом мире.

— И вы так спокойно…

— Чтобы было понятно — мне почти две тысячи лет. Лнезависимо от того, уцелеет ли человечество, я — точно уцелею. Может быть, мнеудастся спасти миллионов сто — цвести — и стать у них богом. Это было бызабавно. Но гораздо больше мне хотелось бы сохранить человечество в нынешнемего виде, потому что я успел к нему привыкнуть. Во всех смыслах, отсентиментального до утилитарного. Мне удобно, комфортно, я ничего не хочуменять.

— Две… тысячи? — Маринка помотала головой. —Лет?

— Да. Но я не Христос и не Вечный Жид. Я даже родом изблизких мест, мои предки пришли сюда с колесницами хуурагов, а хуураги — этообщие предки всех угров, выживших и сгинувших. Но об этом я расскажу как-нибудьв другой раз, после того как мы выиграем наши сегодняшние сутки… Итак, ты,насколько я понимаю, первой взялась за щит?

— Наверное. Я просто не помню этого момента… Нет,что-то помню. Как будто… удар. Белый взрыв. Без звука, только вспышка. В видезвезды…

— Вот такой? — И Волков на салфетке набросалсемиконечную звезду с лучами разной длины.

— Похоже. Очень похоже.

— Тогда все становится еще страннее. Потому что обычныйчеловек этого воздействия не вынес бы. Смерть или начисто выжженный мозг. Ктоты, девочка?

— Я? Просто… простоя.

— Расскажи про свою семью.

— Семья как семья. Я да мама. Отец нас бросил… впрочем,он умер уже, спился. Мама… просто мама. Бухгалтер. Что может быть обычнее?

— Ну… многое. Мама больше не пыталась выйти замуж?

— Нет.

— И друзей у нее не было?

— Я в ее личную жизнь не лезла. Как и она в мою.

— Так были или нет?

— Не замечала.

— Бабушки, дедушки, дяди, тети?

— Бабушку одну я помню, очень смутно — совсем маленькаябыла. Остальных не застала. Нет, родственников нет вообще.

— У вас дома много цветов?

— Цветов?

— Нуда. Комнатных растений.

— Тогда не цветов, а деревьев. Много. Жить почти негде.Пальма, лимон, фисташка, кофе…

— Кошки, собаки, мыши, рыбки?

— Нет. Даже тараканов.

— Ну, сейчас тараканов нигде не встретить… что, кстати,может быть своего рода сигналом… Но об этом мы тоже поговорим потом. Когдапокончим с насущными проблемами. Теперь о тебе. Ты по характеру замкнутая илиобщительная?

— Ни то ни другое. Как сказать… я люблю общаться — сомной не очень любят.

— Почему, как ты думаешь?

— Потому что я колючая. Легко могу обидеть ни за что.Потом ругаю себя, но… В общем, не очень со мной хорошо людям. Неуютненько.

— Но весь мир еще не идет на тебя войной?

— Я понимаю, что мир сошел с ума. Но не до такой жестепени.

— Возможно, что миру действительно не выстоять противтебя… Теперь я задам вопрос, а ты прислушайся к себе и только потом ответь,хорошо?

-Ну…

— Предположим, у нас ничего не получится, и мир начнетгибнуть. И люди узнают, что ты всему виной. Им же не объяснить, что ты — толькопоследний штрих, поворот ключа… Так вот: как ты это воспримешь?