Алевтина вступила в разговор.

– Да, собачья шерсть полезная. А дальше проходит время,года два, Ирина у нас работает, а Илья уволился. Мужики вокруг нее по-прежнемувертятся, но все скопом. А потом стала я замечать, что чаще всех стал вашходить этот, Рубцов. Не так как с Ильей, конечно, было, теперь все тихо, новижу я его у ее кабинета чаще других. В общем, подробностей я не знаю, врать небуду, а только Илья Ирку приревновал и даже разводиться хотел, но сначала пошелк Людмиле и говорит ей, что, мол, ошибся он, и что, если примет она егообратно, то он с Иркой разведется и к ней жить обратно придет, и дальше будутони вместе сына растить. Тут и о сыне сразу вспомнил, а когда бросал ее, то осыне не думал. Это все мне Ирка сама рассказывала, он же ей потом жаловался,дурак. В общем, Людмила ему сказала, что подумает, а сама на следующий деньпобежала и со своим Игорем заявление подала. А Илья подергался и обратно кИрке, потому что она-то с ним разводиться не собиралась, так только с этимвашим крутила, для препровождения времени. Только Илья ей условие поставил: сэтой работы уйти. А тут как раз в сто тридцать девятой поликлиникестоматологическое отделение организовали, она и ушла туда.

Надежда решила направить разговор в нужное русло.

– Ну и как, довольна она новой работой была?

– Довольна, там и платили хорошо, и подрабатывать онамогла, а то у нас-то здесь посторонних людей не пускают.

– А график у нее какой там был?

– Ну, в две смены, утро-вечер, да еще дежурства ночныераз в неделю.

– Она и ночью работала?

– Да, дежурным врачом, дежурство ее было со среды начетверг, она мне говорила.

Надежда внутренне вздрогнула. Со среды на четверг! Напрошлой неделе в ночь со среды на четверг погиб Володя. Опять совпадение. Аведь если сказать, что зуб болит, то ночью отпустят из дома даже такиебдительные церберы, как рубцовские жена и теща! Пришел к Ирине, старой своейзнакомой, наврал ей что-нибудь, чтобы записала, что он на приеме был, а потомизбавился от очередного свидетеля. В дверь постучали. Алевтина всполошилась.

– Все, девочки, заканчиваем, сейчас у меня люди науколы пойдут. Надежда, тебе полегчало?

– Спасибо, Алевтина Ивановна, лучше мне.

– А то приходи, укол сделаю, я сегодня до трех.

Дом был самый обычный, «сталинский», как его называли внароде, то есть построенный в пятидесятые годы. Квартира на третьем этаже тожебыла самая обычная, двухкомнатная, с простой удобной мебелью. В этой квартиреникто не жил, сюда приезжали серьезные люди, садились в комнате, разговаривалине очень долго и расходились всегда по отдельности. Если бы какому-нибудьлюбопытному соседу пришло в голову понаблюдать за посетителями этой квартиры,он бы заметил, что бывают там в основном трое. Эти трое были главными,остальные были при них, а если уж быть совсем точными, то при одном. Этот одинвсегда приходил позже всех и уходил раньше, вместе с ним уходили телохранители,они все открыто садились в машину во дворе, еще одного мужчину тоже дожидаласьмашина просто с обычным шофером, а крупный, довольно пожилой, уходил пешком,однако шел своим ходом всего полквартала, а потом тоже садился в машину, черную«Волгу».

На протяжении своей длинной и трудной партийной карьерыНиколаю Степановичу приходилось общаться с самыми разными людьми. Среди нихвстречались очень и очень опасные, страшные люди, но таких, как МатвейИванович, ему встречать не приходилось. Перед каждой встречей с ним, он долгособирался с духом, чтобы сохранить при нем всю свою выдержку, не сбиться савторитетного начальственного тона, не утратить низкий, твердый, командныйголос, не пустить петуха. Он боялся Матвея до помрачения рассудка. Нельзя было показатьэтот страх. Николай Степанович держался на страшном напряжении воли, намноголетней партийной дисциплине, на беспредельном умении надевать ту маску,которая требуется в данный момент, чего уж греха таить – на беспредельнойпартийной изворотливости, на инстинкте самосохранения. Он приучил себя видетьдействительность такой, какой нужно; и эта способность служила ему теперь,как никогда. Он должен был видеть в своем собеседнике, Матвее Ивановиче,партнера по бизнесу. И он видел именно его и даже мысленно называл его МатвеемИвановичем, хотя прекрасно знал, что человек в дорогом, но безобразно сидящемна мощном тяжелом теле английском сером костюме, человек с пудовыми кулаками вседовато-рыжих волосках (татуировки с этих рук вывели за бешеные деньги – какойже бизнесмен в татуировках, – но все тело под костюмом было такразрисовано, что в бане Николай Степанович частенько терял нить разговора,заглядевшись на какой-нибудь еще незнакомый сюжет), хотя прекрасно знал, чтосидящий напротив него пожилой человек с редкими зализанными волосами и тяжелымвзглядом маленьких близко посаженных глаз – Кастет, всесильный уголовныйавторитет, главарь симбирской группировки, на чьем счету столько покойников,что впору открывать частное кладбище.

Третьим в комнате был Сергей Сергеевич, настоящий бизнесмен,способный экономист и блестящий администратор. Вот с ним Николаю Степановичубыло легко, таких он перевидал на своем веку сотни. Правда, тогда они неназывались бизнесменами, тогда они назывались хозяйственниками, и когда НиколайСтепанович вызывал их в свой кабин??т «на ковер», они тряслись и бледнели,стараясь скрыть свой страх от него… как он сейчас старается скрыть свой страхот Кастета.

И они трое были необходимы друг другу. Николай Степановичвносил в общее дело свои огромные связи, сохранившееся еще влияние, доступ кфинансовым и властным возможностям партии, кредитам и фондам. Он – приходилосьэто признать – был в этом трио представителем прошлого. Это прошлое уходило наглазах, доживало последние годы, а может быть, уже месяцы, но сейчас, врешающий для их бизнеса момент, его сила была еще велика, и Николай Степановичдолжен был воспользоваться ею, чтобы не остаться не у дел, чтобы обеспечитьсвое будущее.

Сергей Сергеевич вносил в их дело опыт хозяйственника и экономиста,знание производства, рынка сырья и сбыта. Он вносил свои собственные,неожиданно очень значительные, средства. («Как же мы позволили тебе такразбогатеть?! – подумал Николай Степанович, когда узнал о размерах этихсредств. – Проглядели, проглядели!») Он вносил в их дело производственныемощности руководимого им крупнейшего в городе и регионе комбинатахлебопродуктов, который они при мощной поддержке стоящих за НиколаемСтепановичем структур, быстро прибирали к рукам, одновременно подминая все смежныепредприятия, чтобы сделаться монополистами в этой всегда процветающей и нужнойдаже самым бедным, самым нищим людям отрасли. Достаточно трезво мыслящийНиколай Степанович сознавал, что Сергей Сергеевич – представитель будущего,новый человек, человек завтрашнего, капиталистического дня; и НиколайСтепанович надеялся пробраться вместе с ним в это «светлое будущее».

И наконец Кастет, или Матвей Иванович, как они называли егов этой комнате, был несомненным представителем настоящего, представителемсегодняшнего дня, темного и смутного переходного времени, представителемнастоящей, несомненной реальной силы, и вечной, никогда не слабеющей, а толькокрепнущей и растущей власти, но власти подпольной. Он решал все проблемы,возникающие перед ними, – с конкурентами, с неаккуратными поставщиками инесостоятельными должниками; и деньги за ним стояли огромные, хотя все ипонимали, насколько эти деньги грязные и кровавые. Для того-то и были Кастетунужны его представительные компаньоны и их общее дело: чтобы отмыть этикровавые деньги, чтобы смыть кровь и грязь со своих волосатых рук и войти в«светлое будущее» преуспевающим и уважаемым бизнесменом.