Перлайн шагнула к столу. Лампы в помещении светили слишком ярко, запах стоял слишком медицинский. Ее не назовешь впечатлительной, но зверская рана, зиявшая на лбу Раджа, была чудовищна, а под ярким искусственным светом выглядела еще более жутко. Задержав дыхание, Перлайн сглотнула подкатившую тошноту и наклонилась рассмотреть тело, которое раздели, а раны промыли, чтобы провести более тщательный осмотр.

Окровавленную одежду уже отправили в лабораторию на исследование, хотя Перлайн подозревала, что крови нападавшего на одежде Раджа не найдут. Судя по виду, Коннор Радж не сумел оказать своему убийце действенного сопротивления, что давало основания предполагать, что его застали врасплох. Может быть, Гибсон напал без предупреждения? Нанес быстрый, сильный удар, а потом силой увел Ханну и Грегори.

Дженет Уэзерби поправила очки в серо-стальной оправе. Перлайн уже встречалась с этой худощавой женщиной пятидесяти с лишним лет и относилась к ней с большим уважением. Эксперт в своей области, она излучала молчаливую уверенность, которая на короткое время поставила заслон растущей панике Перлайн.

— В отличие от первой жертвы, которую били кулаками, на эту явно напали с оружием. Видите, здесь, — Дженет показала пальцем в перчатке на рану на голове Раджа, — ее нанесли ударом металлического лезвия.

— Вы можете хотя бы приблизительно предположить вид лезвия?

— О да. Видите длину раны? — Дженет провела пальцем от центра черепа до брови. — Она, вкупе с глубиной проникновения, указывает, что травму нанесли длинным изогнутым лезвием.

— Изогнутым.

— Да. И кривизна намекает на лезвие как минимум в двадцать дюймов, хотя сложно сказать точно. Угол удара также говорит о том, что нападавший выше жертвы на два-четыре дюйма. Или… — Дженет слегка улыбнулась, — был на каблуках.

— Двадцать дюймов? У какого же оружия такое длинное лезвие?

— Ну, учитывая, что навскидку оно полдюйма в самом широком месте, я бы предположила косу.

Дженет Уэзерби жестом пригласила Перлайн к своему столу. Она склонилась над ноутбуком и увеличила окно с изображением сельскохозяйственной косы.

— На длинной ручке, я считаю. Длина черенка — или, если говорить техническими терминами, косовища — скорее всего около шестидесяти или семидесяти дюймов.

— Господи, — вырвалось у Перлайн.

Она долго вглядывалась в изображение. Сердце забилось тяжелее.

— Следы сопротивления? — спросила Перлайн, глядя на руки Раджа.

— Видите ссадины на костяшках? Наиболее вероятно, что эти незначительные повреждения получены в результате избиения его жертвы. Однако, — Дженет перевернула правую руку Раджа ладонью вверх, — видите этот синяк вдоль всей ладони?

— Сопротивление? След от черенка косы?

Дженет улыбнулась.

— Совершенно верно. Этот человек пытался заслониться рукой, но коса все равно ударила.

— Всего один раз?

— О да. Подозреваю, что нападавший сумел нанести удар по голове этому мужчине, несмотря на его попытку защититься.

— Это ж как надо было разозлиться, — сказала Перлайн.

— Да, и я бы сказала, очень хотеть убить.

— Итак, каковы ваши предположения насчет роста убийцы?

— Судя по углу удара, выше пяти футов десяти дюймов. Рост жертвы пять футов восемь дюймов, так что я бы сказала, от пяти футов десяти дюймов до шести футов. И он силен. Убийца сумел раскроить лобную кость. Ему хватило одного удара. Он оказался смертельным.

Перлайн кивнула, но внутренне вздрогнула. Согласно полицейским записям, рост Майка Гибсона всего пять футов семь дюймов. Если Дженет права, убийцей вообще может быть не Гибсон.

16 лет

июль 1997 года

В спальне Дядюшки Спасителя царил белый цвет: белые стены, белое ложе, белый ковер, белый стол, белый стул и белый шкаф. Чистый холст. В воздухе ощущался запах чего-то сладкого и химического. В окна лился яркий свет, нагревая комнату и освещая маленькую девочку на двуспальной кровати Дядюшки Спасителя.

Под маской глаза ребенка были закрыты, так что Любовь не видела их цвета, только бледные, дрожащие веки. Плоская грудь размеренно поднималась и опускалась. У Любви создалось впечатление, что девочка спит, и это было очень кстати. Девочка выглядела безмятежной, не испытывающей боли. Это важно. Причинять ей боль было бы неправильно. Она не выбирала отдавать свою кровь Дядюшке Спасителю. Это он выбрал ее, потому что она чистая.

— Ты это сделал, — сказала Любовь, стараясь сохранять ровный тон.

— Да. Прости, что не сказал тебе. Я не был уверен, что ты готова, — ответил он, отряхиваясь; бессмысленное действие, учитывая, что на нем были только боксерские трусы.

Любовь почувствовала горечь на языке. Она проглотила готовые вырваться слова. Против воли в животе запорхали бабочки. Она подняла глаза.

— Сколько ей?

— Семь. Невинность в самом расцвете, в миге от излома. Воплощение чистоты.

Любовь кивнула. Сердце колотилось. Она не контролировала свои чувства. Он не может знать, как сжимается ее живот или ярится ее внутренний голос.

— Давно она здесь?

— Почти три недели.

— Ты сам привел ее?

— Нет. Я попросил Благородство и Усердие.

— Они узнали раньше меня?

Ей не понравилось, что голос выдал ее боль.

Он грустно улыбнулся:

— Да. Мне была нужна их помощь. Я хотел рассказать тебе, но, как я сказал…

— Ты мне не доверяешь.

— Это не так, моя необыкновенная. Просто, ну, когда ты так отреагировала на наш поцелуй, я задумался, готова ли ты к следующей стадии.

— Я удивилась, только и всего. Я хотела объяснить, но ты не дал мне шанса.

Он пересек комнату, подошел к шкафу и надел джинсовые шорты и белую рубашку. Не заморачиваясь застегиванием пуговиц, он медленно подошел и остановился в ярде от нее. По губам размазалась кровь. Любовь опустила глаза на худую белую ногу девочки: на внутренней стороне бедра был порез длинною в дюйм. Тонкая струйка крови стекла на белое полотенце под маленьким телом.

— Отчего она спит? — спросила Любовь, облизнув губы.

— Снотворное. После пробуждения у нее будет болеть голова, но больше ничего.

Любовь внимательно вглядывалась в дядино лицо. Он выглядел поразительно. Моложе и живее. Кожа как будто сияла, словно пламя в камине, ярче, чем свет в окне за его спиной.

— Уже действует? — спросила она, делая шаг к нему. Воздух вокруг него вибрировал от энергии.

Губы Дядюшки Спасителя растянулись в улыбке. Глаза сверкали, словно тысяча дождевых капель на солнце.