Любовь с горечью покачала головой. Сначала мама и Смирение, а теперь вот. Потом ее губ коснулась улыбка: Верность заслужила это, ведь она тоже планирует уехать и собирается забрать с собой единственного ребенка Усердия. Что ж, хорошо. Так ей и надо. Если она собирается бросить общину и пойти против правил самого чистого человека на земле, то заслуживает страдать от неверности мужа.

Любовь наблюдала за целующимися Благочестием и Усердием. Она хмурилась и жевала прядь волос, испытывая одновременно отвращение и любопытство. Она представила, как целует Дядюшку Спасителя, и чувственный жар прокатился по телу и собрался в самом низу живота, отчего стало тепло и щекотно.

— Кажется, я не… в смысле, я не уверена, что готова, — задыхаясь, произнесла Благочестие и отстранилась. Ее щеки раскраснелись, словно вишни, но брови хмурились.

— Поцелуй меня. Ты же знаешь, что тебе это нравится, — сказал Усердие, притягивая ее лицо обратно к своему.

Они целовались еще несколько секунд, потом Благочестие дернула головой.

— Прости. Я просто… это неправильно. Я не могу.

— Можешь. Не думай ни о ком. Думай только о нас. — Усердие положил руки ей на талию и посмотрел в глаза. — Посмотри, что ты со мной делаешь. Я хочу тебя. Ты нужна мне.

Он посмотрел вниз. Благочестие проследила за его взглядом и вздрогнула, увидев, как топорщатся его брюки. Любовь тоже дернулась от удивления. Неужели? Благочестию всего четырнадцать лет.

Кровь Любови закипела от гнева. Она впилась ногтями в ладони и подавила порыв выбежать из стойла и надавать затрещин обоим идиотам.

Благочестие отошла на шаг.

— Нет. Прости, Усердие. Я не готова. Мне страшно.

«Хорошо», — подумала Любовь, немного расслабившись. Хорошо. Благочестие оказалась не такой глупой, как она думала.

Усердие сократил расстояние между ними.

— Не волнуйся, сладкая. Я тебе покажу. Я буду очень нежным. Видишь?

Он провел ладонью по ее талии и вверх к маленькой груди.

Благочестие ахнула и отпрянула. Каблук звякнул о металлическое ведро, и она упала на пыльный пол, расклешенная юбка платья задралась, оголив худенькие жеребячьи ножки, отчего она казалась еще младше, чем была.

Она неловко засмеялась и отбросила русые кудри с глаз.

— Я такая неуклюжая. Поможешь мне встать? — спросила она, протягивая руку.

Но Усердие не помог. Вместо этого он стиснул протянутое запястье, прижал его к полу возле ее головы и оседлал ее бедра.

Благочестие открыла рот, чтобы закричать, но Усердие зажал ее губы ладонью. Он улыбался, явно наслаждаясь ее страхом.

Нахмурившись, Любовь сунула в рот прядь волос и прикусила.

Наши дни

Добравшись до офиса, Перлайн сообщила команде заключение Дженет Уэзерби и подошла к столу Диббса.

В помещении было слишком жарко. Одинокий вентилятор на последнем издыхании вяло боролся с теплым воздухом, одновременно открытые окна способствовали поступлению бо́льшей влажности. Рубашки сотрудников промокли от пота; наморщив лбы, люди сосредоточили все усилия на спасении жизней двух невинных детей. К стене прикололи фото Ханны и Грегори, а также Майка Гибсона.

Рядом с ноутбуком Диббса валялись обертки от конфет, больше всего он любил мятный холодок. Одним плавным движением смахнув фантики в мусорную корзину, Диббс вручил ей копию письма, которое Вудсы обнаружили в комнате сына.

— Как ты и ожидала, родители в шоке. Оба убеждены, что его написала лучшая — и единственная — подруга Грегори, Аврора Уайт, но Фелисити Уайт, ее мать, говорит, что Аврора никогда не видела это письмо и даже не писала Грегори раньше. Очевидно, она могла соврать, но полиция обыскала дом, и там никого нет, кроме матери с дочерью.

Перлайн перечитала письмо и посмотрела в его обеспокоенные глаза:

— Что насчет остальных одноклассников?

— Навестили почти всех. Безуспешно.

— Ясно. Надо поговорить с его учительницей.

— Уже. Ее сейчас опрашивают.

Перлайн вытерла лоб.

— Ладно. Письмо может оказаться тупиком, учитывая, что Радж и Гибсон погнались за детьми в лес, но нам надо знать, кто его написал.

— Согласен.

Диббс коснулся ее руки:

— Эй, ты как, держишься? Ты что-нибудь ела?

— Я в порядке.

Не убирая руки, он открыл ящик стола, достал мятную конфетку и протянул ей.

— Вкусняшку?

Она покачала головой:

— Я не голодная.

Диббс одной рукой развернул конфетку, закинул в рот и внимательно взглянул на нее.

— Поговори со мной, если понадобится. Обещаешь?

Перлайн опустила глаза на его руку, почувствовав, как в груди немного отпустило.

— Поговорю. Спасибо.

Диббс улыбнулся, встал и быстро вышел.

Перлайн смотрела ему вслед, удивляясь внезапной тоске. Она сильно ему нравится, больше, чем она заслуживает. Если бы все было по-другому и она не была бы такой развалиной… нет. Это глупая идея. Они коллеги, ничего больше. Ханне и Грегори Вудсам нужна ее предельная сосредоточенность. Нельзя тратить время на мысли о собственном счастье, когда на кону две невинные жизни.

Стараясь игнорировать напряжение, сковавшее плечи, Перлайн перечитала письмо, которое Филдинг показала ей, вернувшись из дома Вудсов. Записка раскрывала причину, по которой дети ушли из дома в два часа ночи, но не место, куда они направлялись, что тоже, пожалуй, не имеет значения, учитывая, что произошло после того, как они покинули Черри-Три-клоуз. И тем не менее, письмо нельзя сбрасывать со счетов. Если Диббсу повезет, он сразу же отзвонится. Оригинал письма отправили в лабораторию на анализ, но результаты надо подождать.

16 лет

июль 1997 года

Любовь наблюдала за сопротивлением Благочестия. Усердие прижал ее руки над головой, а коленом раздвинул ноги. Его залысины блестели от пота.

Двор за конюшней был пуст. Курицы укрылись в курятнике, а козы спали под столом для пикника. Большинство членов общины готовили в клубе праздник в честь ребенка Надежды.

Полуденное солнце на чистом небе освещало Северный Девоншир, господствуя над землей и высушивая почву до трещин, делая ее похожей на пересохшие, бескровные губы. Ничего не шевелилось, и ничего не менялось. Пылинки, бессмысленные и бестолковые, кружились в лучах яркого белого света. Из клуба доносились радостные голоса — община готовилась отмечать долгожданное рождение четвертого ребенка Надежды.