Он видел по ее глазам, что это правда. Все вокруг стало слишком четким и резким. Все его страхи становились правдой.

Ее честность – настоящая, глубокая… То, как она тянулась к нему… В этот момент, глядя ей в глаза, Леон понял, что Роза – это воплощение чистоты и правды, и всегда была такой.

А в его душе все было ложью.

Он ни разу в жизни не был честен. Ни в одном поступке. Ни перед одним человеком. Ни перед своей женой, ни перед любовницами, ни перед собой.

Неудивительно, что он так легко потерял память, что его воспоминания ускользнули в темноту: в них не было ничего настоящего.

Теперь его разум был полон, но руки пусты. А Роза хотела дать ему то, что… он просто не мог принять.

Леон выпустил ее и отступил, а потом и вовсе развернулся и зашагал прочь из зала и дальше, за двери дома, на крыльцо, под летний дождь. Но и там он осмотрелся в поисках путей к отступлению.

– Леон?

Обернувшись, он увидел Розу в дверях; золотой свет, лившийся из дома, очерчивал ее миниатюрный силуэт. В тот момент он понял, что эта женщина – воплощение его грез. Она излучала тепло и свет. Она была его домом. Но он не мог ее принять.

– Нет, – хрипло сказал он.

– Леон, не уходи.

Я не могу.

– Можешь! – Роза подхватила подол платья, комкая алый шелк, и решительно спустилась по ступеням, под дождь. Капли оставляли темные пятна на ее платье, словно она истекает кровью.

Словно каждое его слово ее ранило.

Леон ненавидел себя. Давно, за многое. Но никогда так сильно, как в этот момент.

Я не могу, – выдавил он. – Это последнее мое недостающее воспоминание. Я не могу тебя любить. Поэтому я никогда к тебе не прикасался. Несмотря на все свои грехи, я не хотел тебя ранить.

– Но ты меня ранил – с того дня, как женился на мне, но ни разу не прикоснулся. Так что поздно притворяться, что ты делаешь это из благородства. Может, ты и чувствуешь себя виноватым, но ты не мог не знать, что причиняешь мне боль.

Дождь лился на рубашку Леона, холодные капли доставали кожу. Он не обращал внимания.

– Я думал… – выдавил он. – Я думал, что смогу быть с тобой. Что смогу заткнуть рот своей совести.

Я хотел тебя, Роза. Если бы дело было только во влечении, я затащил бы тебя в постель, едва тебе исполнилось восемнадцать. Но все серьезнее. Твой отец мне доверял, а я знал, что не могу дать тебе то, что ты хочешь!

– И ты, конечно, знал, чего я хочу?

– Да. Ты хочешь любви. А я никогда не смогу…

– Но теперь все изменилось. У тебя есть Изабелла. И я.

– Я вспомнил, – покачал головой Леон. – Вспомнил, когда мы танцевали. Как Эйприл пришла ко мне рассказать о беременности. Если бы только моя реакция была вызвана скорбью… Но дело было в том, что я не хотел ответственности. У меня была идеальная жизнь холостяка. Хотя у меня и была жена, но мне не нужно было с ней видеться, разговаривать. И хотя я думал забрать ее ребенка и отдать его тебе, но в конце концов решил, что тебя это не порадует.

– Леон…

– Все началось со скорби, Роза. Но скорбь превратила меня в бессердечного эгоиста, и только это заставило меня отказаться от собственного ребенка. Я лишился способности любить. Отрекаясь от своей плоти и крови, я даже не огорчился. Думаешь, я хоть раз испытывал вину за то, что ложусь в постель с другой, нарушая обеты, данные жене? Нет. Я могу пообещать тебе быть верным. Я больше не хочу вести прежнюю жизнь. Мне достаточно тебя. Но любовь? Я не способен любить. И не смогу любить тебя.

Слова лились как ядовитая черная жижа, покрывавшая все, к чему он прикасался. Леон ненавидел себя. И ненавидел Розу за то, что заставляет его так раскрываться. Заставляет ее ранить. Но он не мог ее любить. И так в их жизни появилась Изабелла, которую он полюбил вопреки собственному желанию. Но когда он смотрел на Розу, когда она требовала у него любви… он чувствовал только страх. Если он потеряет одну из них, то истечет кровью.

– Леон, я знаю, что ты меня любишь.

– Нет, – отрезал он. – Не люблю.

– Но все эти месяцы…

– Мы начали спать вместе, когда я ничего не помнил. Не знал, кто ты. И кто я. Но теперь я знаю. Я калека, я не могу никого любить. Я не такой, каким ты хочешь меня видеть. И даже не такой, каким хотел бы видеть себя. Я могу пообещать тебе верность, но не любовь.

– Без любви это пустое обещание.

– Тогда решать тебе, – заявил он. Я не могу заставить тебя передумать. – Он всмотрелся в ее лицо, по которому струилась дождевая вода. Постарался запомнить каждую черточку. Цвет ее глаз, то, как она смотрела на него – с надеждой. С любовью.

– Не стоит мне доверять, Роза. Правда – последнее, что меня заботит. Теперь я знаю, кто я. Леон Каридес. Нищий мальчишка из Греции, который ложью проложил себе дорогу в США. Который соблазнил девушку из хорошей семьи и пообещал заботиться о ней, а вместо этого разбил ей сердце. Который женился на дочери своего наставника, не собираясь выполнять брачные обеты. Который сделал ребенка случайной любовнице и не постыдился скрывать его от всего мира. От своей жены. Я не знаю, что такое правда. И тем более любовь.

– Я хочу тебе показать, – сказала Роза. Ее глаза светились.

Я не смогу увидеть.

– Однажды я сказала, что ты просишь у меня невозможного. И ты сказал… – у нее дрогнул голос, – ты сказал, что я могу попросить того же. И что ты постараешься выполнить просьбу. Почему же ты не хочешь попробовать?

У него внутри что-то сломалось. А может, уже было сломано и он только сейчас об этом вспомнил.

– Потому что не хочу.

Этими словами он наконец погасил свет в ее глазах. Роза развернулась и ушла, оставив его стоять в одиночестве под дождем. Наедине с воспоминаниями и болью.

С тоской по тому времени, когда в его голове была только Роза.

Когда между ними все было правдой.

Тогда он ее любил.

Теперь Леон понимал это. Лишившись всей шелухи, он мог любить Розу. Но тогда он был чистым, как новенький. Ничто не стояло между ними, и любить ее было просто.

Но с каждым воспоминанием, с каждой вновь открывшейся раной любовь отступала все дальше. Пока не ушла вовсе. Пока он не стал завидовать человеку, лежавшему в больничной койке с одним-единственным воспоминанием – о синих глазах его жены.

Уйдя от Леона, Роза была не в силах вернуться на прием. Вместо этого она бежала куда-то, пока не упала на колени перед каменной скамьей в розовом саду. Пусть платье мокнет в грязи. Опустив голову на твердое холодное сиденье, она позволила слезам смешиваться с падающей с неба водой.

Внутри у нее была пустота. Никакой надежды. Полное, абсолютное одиночество.