Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два раза в неделю по вечерам занятия проходили в Академии Харриса в Стретеме. Там она садилась за маленькую деревянную парту, как будто снова очутившись в школе. Но вместо тетрадей и карандашей перед ней гордо возвышалась пишущая машинка, и на протяжении следующего часа Ань вместе с двадцатью другими женщинами упражнялась в печатании, и этот гул весь вечер звенел у нее в ушах. Как и с шитьем, поначалу ее беспокоила собственная медлительность. Долгие секунды уходили на поиск каждой клавиши, указательные пальцы зависали над машинкой, и печатание не совпадало с ритмом ее одногруппниц. Им выдавали текст, который предстояло набрать, – иногда отрывок из романа, иногда инструкцию к электроприбору, – и зачастую Ань не удавалось понять его смысл. Учительница, миссис Вулс, ходила между партами со строгим видом и смотрела не на лица учеников, а на их пальцы, и молча поправляла их, если это было нужно. К концу лета Ань могла печатать в одном темпе с другими людьми в комнате, звук ее печатания сливался с общим, пальцы больше не сводило судорогой. Несколько раз она даже замечала, как миссис Вулс одобрительно кивает в такт ее темпу, намек на улыбку скрывался в накрашенных красной помадой губах.
* * *
Ань поднялась в квартиру Биань, которую та делила с двумя женщинами с их предыдущего места работы на фабрике одежды в Хакни. Она пришла, чтобы одолжить бежевые туфли на каблуках и попрактиковаться в ходьбе под смех подруги над ее неуклюжестью. «Нужно всего лишь держать голову высоко! – наставляла Биань. – И ты научишься в два счета». Они обнялись на прощание, Биань пожелала Ань удачи на собеседовании: «Ты отлично справишься. Они будут полными дураками, если не возьмут тебя на работу». Домой Ань шла в одиночестве, кутаясь в пальто, так как дрожала то ли от холода, то ли от нервозности, то ли от того и другого одновременно.
Темнело, и пабы начали заполняться, пиво текло рекой по улицам Кэтфорда. Ань проходила мимо уличного торговца елками, и, следуя внезапному порыву, купила самое дешевое и маленькое, но тем не менее рождественское дерево. Пока она несла его домой, иголки кололи кожу и она спотыкалась на лестнице. Братья охнули, когда увидели ее на пороге квартиры 3Б.
– Настоящая? – спросил Тхань, забирая деревце у сестры. Запах хвои наполнил квартиру, и после долгого обсуждения было решено поставить елку у окна, слева от обеденного стола. Минь и Тхань отправились в ближайший магазин Армии спасения, откуда вернулись с елочными украшениями, и весь вечер наряжали дерево шарами и звездами, гирляндами и мишурой.
27
Дао
Ань начинает походить на Ма: такой же прямой нос и волнистые волосы. Тхань и Минь – настоящие взрослые, интересно, на кого из них я был бы больше похож: был бы я, как Тхань, выше отца и с прыщами по всему лицу?
Интересно, каким студентом я бы стал.
Серьезным и прилежным, как Дук,
или смешливым и болтливым, как Тхань,
Или никаким, как Минь.
Я кружу повсюду, как пчела, играя в свою любимую игру – представляю себя на их месте.
Представляю, что и я – настоящий лондонец, что я тоже жив.
Но иногда меня переполняют чувства от осознания, что этому нет конца.
Я всего лишь фантомная конечность
того, чем могла бы стать наша семья.
Ма потребовала, чтобы я прекратил эту игру и лучше возился вместо этого с Май и Вэн. Она сказала, что нам нужно дать Ань, Тханю и Миню немного пространства; что теперь, когда они повзрослели, нам нужно перестать так сильно заботиться о них.
И добавила, что я хмурый и безумный, а в ответ я отправился бродить в одиночку.
Отправился плавать в самых глубоких уголках Кораллового моря,
где киты и медузы,
морские звезды и дельфины
окружали меня.
Я задумался: одна и та же вода держала меня
и мою семью
на последнем вздохе.
И мне захотелось уйти.
Поэтому я вернулся в пустоту, к родителям, к Май, Вэн и Хоангу. Мы обнялись, и на секунду, клянусь, я почувствовал их кожу на своей, парфюм Ма ударил в ноздри, волосы Вэн кололи кожу.
На секунду я готов был поклясться, что я жив.
28
Март 1987 – Лондон
Цветы на вишневых деревьях готовились к торжественному появлению на улицах и парках Лондона, словно танцоры, ожидающие за кулисами, когда же поднимут занавес. Птицы – вяхири, воробьи, малиновки и сороки – пели и трепетали крыльями. Том предложил сходить на прогулку, после того как Ань призналась, что никогда не видела Букингемский дворец. «Можем встретиться у станции “Грин-парк” и пройти через сквер до самых ворот дворца, – объяснил он накануне по телефону. – Заодно посмотрим на смену караула».
С Томом Ань познакомилась в январе в бухгалтерской фирме, в которую устроилась. Со швейной фабрики она ушла больше года назад, но все еще скучала по своим друзьям, по вьетнамскому языку, по парням из китайского ресторана на Кингсленд-роуд. Ее новый офис находился на пятом этаже высокого белого здания в переулке рядом с Кэннон-стрит. Яркое освещение слепило, потолки были низкими, а маленькие рабочие столы теснились в крохотной комнате, где стоял запах сигарет и несвежего кофе. Будни проходили под непрекращающийся гул клавиш и факсов, хруст листов бумаги и трезвон телефонов. Но зато это была приличная работа, с пенсией, с фиксированными часами и хорошей зарплатой, – работа, где Ань была единственной азиаткой на всем этаже, если не считать бухгалтера-индийца, сидевшего в другом конце комнаты.
Том пришел к ним как аудитор – темный костюм и портфель подчеркивали его волосы и глаза, а долговязая фигура неловко смотрелась в тесной комнате – все обернулись к нему, а затем к ней. Взгляды коллег метались между ними, как бы говоря: «Еще один!» – хотя Ань видела, что он не вьетнамец, его кожа была намного бледнее, чем у нее. Ее начальник провел Тома в свой кабинет, а через десять минут вышел обратно, чтобы пригласить Ань присоединиться к ним. Он представил их друг другу и сказал, подмигнув:
– Ань покажет вам офис. Может, вы вместе пообедаете. – Оба сидели напротив него, уставившись на свои колени и стараясь не смотреть друг на друга.
В течение следующих нескольких дней Ань показывала Тому район вокруг собора Святого Павла, водила на обед в