– На той же, где подобрал и тебя, Филумена! – в яростивыкатив глаза, крикнул Аретино. – Пошла в дом, ну! Заткни свою пасть, а заоднои пасть своему младенцу: я и здесь слышу, как орет ненасытное брюхо.

– Да ты и сам ненасытное брюхо! – огрызнулась красавица,впрочем, подчиняясь и уходя во дворец.

– Заткнись! – рявкнул ей вслед Аретино. – Клянусь, моетерпение небеспредельно, и Филумене очень скоро предстоит это узнать. Ну а вычто стали? – грозно обратился он к другим женщинам, все еще разглядывавшимТроянду, причем две из них пресерьезно спорили, настоящая ли могильная гниль наее рубахе или всего лишь краска. – Или тоже хотите узнать, сколько я ещенамерен вас терпеть?!

Его гневный голос, словно порыв урагана, унес стайку в дом,и на террасе остались только четверо: Аретино, Троянда, Луиджи – и Джилья,по-прежнему скорчившаяся на ступеньках.

– Полагаю, хватит с нас на сегодня костюмированных балов, –не то сердито, не то смущенно обратился Аретино к Троянде, беря ее за руку. –Пора переодеться, голубка. Пойдем!

Он потянул Троянду за собой, но та не тронулась с места. Онаедва удерживала слезы, и, чудилось, только полная неподвижность помогала ейсохранять внешнюю невозмутимость.

– Ну, что такое? – чуть нахмурился Пьетро, когда она неподчинилась его воле.

«Такого» было много. Человек десять, наверное. Этикрасавицы, одетые слишком роскошно и слишком легкомысленно, – кто они такие?Осколки прошлой жизни Аретино, которую он вел до встречи с Трояндой и о которойей известно так мало – да что там, ничего не известно? Или это его дневныеигрушки, в то время как Троянда ночная? Слезы едва не хлынули у нее из глаз отревности, змеей ужалившей в самое сердце. Но если она чему-то научилась завремя своей многотрудной жизни, так это истолковывать благоприятно для себя любоезнамение божие, любое явление небесное и проявление натуры человеческой. Онабыла безмерно одинока в мире зла, и никак невозможно выжить, если только непребывать в постоянном убеждении: все, что ни делается, делается к лучшему.

Вот и сейчас, оказавшись бессильной против бури чувств,среди которых властвовал ужас разочарования, она мгновенно выстроила целуюоборонительную цепочку доводов в защиту Аретино: это, конечно, те самыеженщины, которых он пригрел и подобрал с их малыми детьми (он рассказывал обэтом). А поскольку Пьетро – человек необычайно великодушный, он не можетдопустить, чтобы обездоленные женщины чувствовали себя чем-то ему обязанными.Вот и позволяет им, существам недалеким, не отличающимся тонкостью душевной, ссобой как попало вольничать! Больше всего Троянду ранило, что эти беспутныесоздания считают себя вправе тоже именоваться Аретинками. Однако объяснениенашлось и этому. Они ведь под защитой Аретино, они как бы принадлежность егодома, а значит… Конечно, она думала, что это ее личный титул. Но ведь Аретинка– всего лишь слово. Звук пустой! Стоит ли огорчаться из-за слова?!

И она одолела темную печаль в сердце и нашла силы поднятьизмученный взор, поглядеть в блестящие, страстные глаза Пьетро, шепнуть:

– Я люблю тебя. Какое счастье снова быть с тобой!..

– Ну вот, так-то лучше! – добродушно проворчал Аретино,мгновенно успокаиваясь из-за того, что обрел прежнюю покорную возлюбленную, имечтая сейчас только об одном: изведать ее покорность как можно скорее. – Идем,идем же!

Он шагал через две ступеньки, и Троянда еле поспевала заним. В мгновение они взбежали на верхнюю террасу, и обоим весьма некстатипоказался голос Луиджи:

– Осмелюсь спросить, синьор, но что делать с нею?

– С кем? – буркнул Аретино, не оборачиваясь.

– С Джильей!

– Тьфу! – плюнул Аретино, метнув через плечо яростныйвзгляд. – Да брось ее в канал – и все заботы.

Смешались три довольно громких звука: издевательский смешокЛуиджи, жалобный стон Джильи – и протестующий возглас Троянды, которая вырвала своюруку и отскочила, переводя возмущенный взгляд с Пьетро на его будущую жертву.

– Да ведь она на грани смерти! – вскрикнула девушка.

– Ну и что? Меньше будет мучиться, – хладнокровно заметилАретино, спускаясь на ступеньку ниже и пытаясь вновь поймать руку Троянды. Нота не далась и глядела с таким осуждением, что Аретино вновь взъярился.

– Да чего ты хочешь, я не понимаю? – взревел он. – Тысоображаешь, за кого заступаешься?! Эта тварь два года назад уже была мноюподобрана точно в таком же состоянии, как теперь… нет, еще хуже, потому что унее была чахотка, и, не пожалей я ее, она и месяц бы не протянула. Я поддалсячеловеколюбию, этой своей знаменитой слабости, дал ей приют, позвал докторов.Ее вылечили. Ей пригласили учителей. Она ни в чем не знала отказа! Но не прошлои нескольких месяцев, как она соблазнила самого любимого, самого талантливогомоего ученика, Лазарио Цезаро. Это он назвал ее Джильей, а на самом деле она –Пьерина, Пьерина Риччья, жалкая плебейка, незаслуженно вознесенная судьбой ивновь сорвавшаяся в бездны порока. По ее наущению Лазарио украл у меня шкатулкус драгоценностями на пятьдесят тысяч дукатов – ты слышишь? Пятьдесят тысяч!Целое состояние, баснословная сумма! – и бежал вместе с этой тварью, котораятоже прихватила немало из того, что ей не принадлежало. И вот теперь я вижу ееснова – кучей тряпья она валяется у моих ног и молит о милосердии, в то времякак Лазарио погиб… а мне его так не хватает! – Он резко умолк, словно не всилах был справиться с дрожью в голосе. – Да мне следовало отдать ее Советудесяти, чтобы ее вместе с другими ворами без церемоний задушили в черных мешкахв тюремных подвалах Дворца дожей. А я хочу умертвить ее быстро и безболезненно.Ты сама говоришь, что часы ее сочтены…

– Вот именно! – перебила Троянда. – О Пьетро, разве ты бог,чтобы решать, кому когда умереть? Будь милосерден, прости эту несчастную, какпрощал своих врагов наш Спаситель и завещал нам. Пусть она умрет в покое.

Откровенная скука выразилась в глазах Аретино.

– В покое! – возопил он, вновь воздевая руки. – В покое длякого?! Тащить умирающую в мой дом… Кто, позволь тебя спросить, будет ухаживатьза этой рванью?! Я не могу приказать этого ни одному из своих слуг – они убегутпрочь с криками ужаса, да вдобавок у каждого есть свои обязанности.