Здесь не то, что в особняке на бульваре Перейр, — никаких картин. Они были бы ни к чему на серо-голубых панелях. Мари-Адель очарована генералом. Человек с биографией! Верно и то, что Виснер хоть и посадил ее по правую свою руку, но уделяет больше внимания соседке слева, этой актрисе… Судя по их разговору, мадемуазель Ландор знает толк в живописи.

— Ваш племянник говорил мне, что у вас есть чудесный Шарден… Я думала, он здесь, в Лувесьене…

— Надеюсь, очаровательная, вы посетите меня на бульваре Перейр…

Господин Ноэль туг на ухо: он переспрашивает Фреда по три раза. Бреа молча ест. После Дюнкерка, где, правда, за двадцать франков можно наесться до отвала, все здесь поражает его — изысканные кушанья, сервировка, мадемуазель Ландор… Князь Р. рассказывает, что у него есть дворец, построенный Палладио[382] где-то посреди лагун, между Местре и Венецией… Какой-то дож из ревности запер там свою молодую жену и двадцать лет смотрел, как она чахла от тоски, а может быть, от малярии… — Местность очень романтическая! — Да ведь я в прошлом году была там у Эдмона и Карлотты! — вмешалась мадемуазель Ландор. Положительно, она знает всех на свете! Князь улыбнулся: — Совершенно верно, госпожа Барбентан настояла, чтобы я сдал им это странное жилище. Ей пришла фантазия проверить, вытерпит ли она целый месяц воспоминаний о догарессе[383]. И все-таки сбежала от комаров…

— Ах, да, госпожа Барбентан по рождению итальянка, — необдуманно вставила Мари-Адель. Ее промах поспешили замять — ничего лестного для князя Р. тут не было. — Происхождение Карлотты довольно… темное, — шепнул Виснер своей соседке. Разговор старались перевести, но господин Ноэль недослышал и назойливо приставал, какие это Барбентаны — «Парижские такси»? Конечно, они самые. Вот кто должен быть в восторге от политических событий! Почему же? — Ну, что вы, что вы! Ведь по матери Эдмона Барбентаны как-то связаны с «Базар де Мексико!» — Виснер снисходительно посмотрел на гостя: по мнению этого чудака, достаточно быть в дальнем свойстве с родственниками Поля Рейно, чтобы желать его назначения на пост премьера. — Дорогой Ноэль, согласно формуле премьера Даладье, — правда, она порядком навязла в зубах, — все мы принадлежим к двумстам семействам… — Стоило упомянуть о Воклюзском быке, как появился последний его приверженец.

Доминик Мало вбежал, как всегда, запыхавшись. Маленький, пузатый, лоснящийся от пота — вылитый клоун из цирка. Его усадили. Дали ему вина. В благодарность за угощение он выбалтывает все секреты. Что это за таинственное заседание? Просто-напросто бой быков… — Метко сказано, — кудахчет Бреа. Фернан-Доран, Фроссар, Блюм, Тиксье-Виньянкур… Толстяк особенно злится на Блюма. Почему это Блюм всегда тянет за собой Рейно? Непонятно. Помните, он не так давно готов был взять в правительство Тореза, лишь бы Рейно вошел в него. — Это все английская партия! — шипит Бреа; он не может простить Великобритании, что она сто лет назад подорвала суконную промышленность в Каркассоне. — Так что же говорил наш Керенский? — заинтересовался генерал Нульман. Иначе он никогда не называл Блюма. — Как только разделаются с коммунистами, сейчас же возьмутся и за социалистов. — Я не могу понять, куда этот Блюм клонит, — ответил Мало. — Вы ведь знаете, как он говорит… нагромождает все опасности сразу, запугивает последствиями, а потом начинает упрекать правительство, что оно не принимает необходимых решений… Мне кажется, он добивается войны с СССР, но только чтобы самому остаться в стороне… Он отлично понимает, что помощь Финляндии даже под флагом Лиги наций была бы враждебным актом в отношении Москвы… и ставит вопрос, следует ли этого желать или опасаться… лично он считает, что это даже не подлежит обсуждению, что надо спешить на защиту Финляндии, спасти ее, не думая о последствиях… не объявлять войны СССР, если можно избежать вступления СССР в войну, а если нельзя, то — будь что будет! Так или иначе, каков бы ни был исход войны, большевики мало что выиграют, коммунизм потерял свою притягательную силу.

Генерал Нульман с презрительной жалостью смотрит на толстяка-радикала, уткнувшегося носом в тарелку с салатом, и говорит Мари-Адель: — Все это неважно… важны пушки и танки… — Князь Р. хмурится. Почему эта блюмовская болтовня должна привести к Полю Рейно? Неужели Поль Рейно неизбежен? В Италии его не любят… Хорошо бы его избежать. Я говорю в интересах Франции… Участие в теперешнем правительстве господина Бонне и господина Монзи служило для Рима известной гарантией…

Генерал Нульман даже не слушает князя. Его главная забота — навести порядок в командовании. Он не любит ни Дарлана[384], ни Гамелена… генерал Жорж — дело другое… Он выученик Вейгана. Да, Вейган! Посмотрели бы вы на него в Варшаве. Теперешняя борьба — продолжение нашей тогдашней борьбы против большевизма. Например, Сикорский[385]… Я его видел недавно… после катастрофы, постигшей его родину… Это человек старой закалки! Люди у нас есть. Были бы пушки и танки, тогда все пойдет как по маслу. Мы покончим с Москвой! Весь вопрос в технике. Я ничего не говорю, но наш любезный хозяин много сделал для Франции! Вы еще увидите, увидите…

Хозяин дома усмехнулся. У военных очень однобокий взгляд на вещи. Понятно, сейчас надо ловить момент, и раз уж танки и самолеты изготовлены, надо ими пользоваться… только изготовлять их следовало в иных условиях; но попробуй-ка изготовлять машины быстро и дешево, когда армия цедит заказы по капельке! Однако главное — навести порядок у себя дома, а для этого мало сажать в тюрьму вожаков: остаются массы. Рабочих не упразднишь. Чтобы воспрепятствовать коммунизму, надо прежде всего создать рабочим другие условия. Надо уничтожить трущобы и скученность в городах. Если расселить рабочих — сразу же исчезнут очаги заразы, опасность распространения вредных идей… Ну, и домик с огородиком… Это мечта каждого из них и вдобавок занятие в свободные часы — когда окучиваешь свою картошку, нет времени сидеть в бистро или бегать по митингам… Конечно, придется организовать автобусное сообщение.

— Видите ли, генерал, — обратился он к Нульману, — я и сам из рабочих и всю жизнь имею с ними дело… их надо понимать… Мерсеро, тот, например, видит выход в замене профсоюзов корпорациями… Союз капитала и труда… Может быть… Но, по-моему, огородик вернее!

После отъезда Доминика Мало Мари-Адель заскучала. Виснер сидел к ней чуть ли не спиной и был всецело занят мадемуазель Ландор. Они опять заговорили о живописи.