Но, учинив зверское преступление, нацистские морякипоставили себя вне закона, сожгли за собой все мосты. Прощения им быть неможет, путь в плен для них отрезан. Теперь, если настигнет погоня, им остаетсятолько драться до конца, подороже продать жизнь.

Так было и с фашистским режимом в Германии. Запятнав себячудовищными злодеяниями, фашистская верхушка сама подписала себе приговор,сделала расплату неминуемой. Главарям нацизма оставалось только отсиживаться допоследней возможности в своих бункерах, посылая на смерть все новые и новыекогорты немцев, а там – принять яд или дожидаться петли.

Пытаясь уйти от возмездия, моряки с потопленной нацистскойподводной лодки проявляют и хитрость, и сноровку, и ту храбрость, котораязовется храбростью отчаяния. Томас Хадсон и его команда следуют за ними попятам, как неумолимый рок в древнегреческой драме. И вот преступникинастигнуты. Им приходится принять бой. Описание схватки, в самом начале которойХадсон получает роковое ранение, сделано рукой большого мастера, к тому жевидевшего подобные сцены собственными глазами. Как и на многих страницах вдругих произведениях Хемингуэя, здесь отразилось убеждение писателя, чточеловек проявляет себя полностью и до конца в минуту смертельной опасности.

Хадсон и его друзья дерутся так, как умеют драться героиХемингуэя. Не их вина, если в пылу боя им не удается выполнить свою главнуюзадачу – взять пленного, который мог бы дать необходимые военно-морскомукомандованию союзников показания о действиях германского подводного флота. Ивсе же эта неудача окрашивает горечью последние часы Томаса Хадсона.

Подобно Роберту Джордану из романа «По ком звонит колокол»,герой «Островов в океане» Эрнеста Хемингуэя находит смерть в бою с фашизмом,величайшим злом нашего века. Хадсон выполняет свой долг до конца. Быть может,передай он сразу после ранения штурвал в другие руки, займись он своей раной,он остался бы жить. Но, истекая кровью, Хадсон не бросает штурвала. Теряя силы,он не перестает командовать боем.

Последние мысли Томаса Хадсона – о своей работе. Он смотритв синее небо, которое всегда так любил, на лагуну, которую уже никогда ненапишет. Вот так, наверно, смотрел Эрнест Хемингуэй в последний раз 2 июля 1961года из окна своего дома в Кетчуме на лес, горы и на веселую Солнечную долину.

Умирающему Хадсону приходит на ум чисто хемингуэевскаямысль: «Жизнь человека немногого стоит в сравнении с его делом». Томас Хадсонвыполнил свое дело: он писал хорошие картины, он храбро бился с врагом. Счистой совестью уходит он туда, где течет река из древних сказаний, о которойговорится в музыкальных строфах Генриха Гейне:

Та река зовется Летой.

Выпей, друг, отрадной влаги —

И забудешь все мученья,

Все, что выстрадал, забудешь.

Ключ забвенья, край забвенья!

Кто вошел туда – не выйдет,

Ибо та страна и есть

Настоящий Бимини.

В тот край ушел и большой писатель, подарив нам на прощаниероман о Томасе Хадсоне, столь похожем на Эрнеста Хемингуэя.

Борис Изаков

Готовя эту книгу к печати, я работала над рукописью Эрнеставместе с Чарльзом Скрибнером-младшим. Помимо чисто технической правки,касавшейся орфографии и пунктуации, мы сделали несколько сокращений, которые, яуверена, Эрнест сделал бы и сам. Вся книга написана Эрнестом. Мы не добавили ниодного слова.

Мэри Хемингуэй

Дом был построен на самом высоком месте узкой косы междугаванью и открытым морем. Построен он был прочно, как корабль, и выдержал триурагана. Его защищали от солнца высокие кокосовые пальмы, пригнутые пассатами,а с океанской стороны крутой спуск вел прямо от двери к белому песчаному пляжу,который омывался Гольфстримом. В безветренную погоду вода здесь была совсемсиняя, если смотреть на нее с берега. Но вблизи она зелено светилась надмучнистым белым песком, и тень крупной рыбы мелькала в ней задолго до того, какрыба подплывала близко.

Днем это было отличное и вполне безопасное место длякупания, а вот ночью купаться здесь нельзя было. По ночам близко к берегуподплывали акулы, охотившиеся у края Гольфстрима, и в тихую погоду с верхнейверанды было слышно, как плещет в воде испуганная рыба, а если спуститься напляж, можно было увидеть фосфоресцирующий след, который акулы оставляли засобой. По ночам они ничего не боялись, а все остальное боялось их. Но днем онистарались держаться подальше от светлого прибрежного песка, а если какая-нибудьи сунулась бы к берегу, то можно было по тени издалека заметить ее приближение.

Человека, который жил в доме, звали Томас Хадсон. Он былхороший художник и большую часть года проводил за работой дома и на острове.Когда долго живешь в этих широтах, привыкаешь ценить здесь смену времен года неменьше, чем в других местах, и Томасу Хадсону, любившему этот остров, жаль былопропустить хоть одну весну или лето, осень или зиму.

Лето порой выдавалось слишком знойное – если пассаты слабелив июне и в июле или вовсе не дули в августе. В сентябре же и в октябре, даже вначале ноября всегда можно было ожидать урагана, а какая-нибудь шальнаятропическая буря могла налететь в любое время начиная с июня. Но даже в самыйсезон ураганов выпадали, при затишье, чудесные дни.

Томас Хадсон за много лет хорошо изучил тропическую погодуи, глядя на небо, мог предсказать надвигающуюся бурю задолго до того, как еепокажет барометр. Он умел составлять карту бурь и знал, какие нужно приниматьмеры предосторожности. Он знал также, что значит пережить ураган вместе сдругими обитателями острова и как подобное испытание роднит тех, для кого онобыло общим. Знал он и то, что бывают такие страшные ураганы, в которых никто иничто уцелеть не может. Но он давно решил, что, уж если случится такое, лучшебыть здесь и погибнуть вместе с домом.