Поскольку она объяснения его игнорировала и те же просьбыповторяла в каждом письме, он решил ее проучить, и по совету своей помощницыфрау Каталины фон Хайс собрал-таки посылку, в которую вложил то, что носилиздешние женщины: трикотажные рейтузы с резинками под коленями, шерстяные носки,ватные штаны, ватную телогрейку, объяснил письменно, что это типичный гардеробздешних дам, и ко всему приложил флакон тройного одеколона. Он укладывал своиподарки в картонную посылочную коробку, когда в дверь заглянула только чтоупомянутая Каталина фон Хайс. Каждый, кому когда-то приходилось встречаться скапитаном Милягой и остаться в живых, узнал бы в этой густо накрашеннойблондинке бывшую секретаршу начальника НКВД Капитолину Горячеву. Теперь бывшаяКапитолина существовала под своим настоящим именем, а может быть, тоже подвыдуманным, иные шпионы настолько часто меняют свои имена и фамилии, что поройи сами не помнят, как именно были когда-то названы мамой и папой. Под своим илипод ложным именем, но трудилась эта женщина (а может, она и не женщина была?)на благо Великого рейха (или на кого-то еще) в том же кабинете немецкого ТамГде Надо, исправляла ту же примерно должность (для виду, конечно, шпионы всегдато, что видно всем, делают понарошку, а на самом деле имеют совсем другиецели). Время от времени исполняла она и внедолжностные обязанности, те же, чтои при капитане Миляге. Это дает нам право предполагать, что, наверное, была онавсе-таки женщиной, потому что если бы нет, Миляга, или Шлегель, или хотя быодин из них уж до этого докопался бы. Короче говоря, Каталина фон Хайс (так ужи будем ее называть) заглянула в кабинет своего как бы начальника и сообщилаему, что некий местный селекционер ищет с ним встречи.

– Кто? – переспросил Шлегель.

– Здешний сумасшедший, – сказала Каталина. – Очень забавныйтип.

– Ну хорошо, пусть войдет.

Шлегель убрал со стола коробку, сел в кресло и сделал вид,что пишет нечто исключительно важное.

Дверь отворилась, и в кабинет, кланяясь от порога, вошелсопровождаемый Каталиной странный человек в брезентовом плаще поверх ватника, вхолщовых штанах в полосочку, заправленных в высокие яловые сапоги ссамодельными галошами, склеенными из автомобильной резины. Через плечо у неговисела полевая потертая сумка, а в левой руке он держал широкополую соломеннуюшляпу.

Приблизившись к столу коменданта, посетитель улыбнулся исказал:

– Здравия желаю, гутен таг, господин комендант, позвольтепредставиться: Гладышев Кузьма Матвеевич, селекционер-самородок.

Каталина великолепно знала русский язык (не хуже капитанаМиляги), а немецкий вообще был для нее родной, но слову «самородок» в немецкомязыке подходящего эквивалента она не нашла и перевела его как зельбстгеборене –сам себя родивший.

– Как это сам себя родивший? – удивился оберштурмфюрер. –Даже Иисуса Христа женщина родила, а он из яйца, что ли, вылупился?

Каталина засмеялась и перевела вопрос гостю.

Тот с достоинством ответил, что сам себя ни из чего невылуплял, но, не имея достаточного образования, достиг обширных знаний личнымтрудом и талантом, в чем-то превзошел даже самых образованных академиков ивывел овощной гибрид, которым желает накормить германскую армию.

Естественно, комендант поинтересовался, что за гибрид.Гладышев положил шляпу на соседний стул, торопливо раскрыл полевую сумку, вынулоттуда несколько газетных вырезок с посвященными ему статьями, заметками ифотографиями и выложил на стол перед комендантом.

Каталина предложила перевести тексты, комендант сказал «ненадо» и остановил взгляд на одной из фотографий, где Гладышев был изображен спучком гибрида, взглянул на самого Гладышева, переглянулся с помощницей.

– О вас так много писали советские газеты. Вы большевик?

– Ни в коем случае! – Гладышев испугался и прижал руку к груди.– Напротив. Являюсь решительным противником советского строя, за чтомногократно подвергался преследованиям…

Шлегель сложил руки на груди и откинулся в кресле.

– Интересно! Скажи ему, что все русские, которых я здесьвстречаю, утверждают, что преследовались коммунистами. И как его преследовали?Арестовывали? Сажали в тюрьму? Пытали? Загоняли под ногти иголки?

Фрау фон Хайс перевела.

Гладышев признал, что таких неприятностей ему, слава богу,удалось избежать. Но советская власть не признавала его научных достижений и недавала ему возможности вырастить созданный им гибрид, который он назвал ПУКНАС,то есть Путь к национал-социализму.

– Если бы германские власти дали мне достаточно земли подмой гибрид, я мог бы снабдить полностью всю германскую армию. – Зажав шляпумежду коленями, Гладышев широко раскинул руки, словно пытался обнять всех, когоготов был накормить. – Вы представляете, господин офицер, с каждой площади мымогли бы снимать двойной урожай картофеля и томатов одновременно!

– Хорошо, – сказал оберштурмфюрер через переводчицу, – мываше предложение, возможно, рассмотрим позже, когда закончим эту войну. Имеетесказать что-нибудь еще?

– Еще? – Гладышев замялся, не зная, как изложить гипотезу,которая кому-то может показаться невероятной. Конечно, ни с одним советскимчиновником он подобными соображениями поделиться не мог. Но перед ним былпредставитель иной, более развитой цивилизации. У него должен быть болееширокий взгляд на вещи.

– Понимаете… как бы вам сказать… это звучит, вы скажете,дико… и я бы с вами согласился… но я лично был свидетелем превращения лошади вчеловека.

– Лошади в человека? – переспросила Каталина.

– Допускаю, что вы мне не поверите, – предположил Гладышев,– но у меня есть даже письменное свидетельство. Вот… – он порылся в полевойсумке и выложил, одновременно разглаживая, клок бумаги, на котором быланаписана круглым полудетским почерком одна фраза.

– Что это? – брезгливо посмотрел на бумажку комендант.

– Здесь написано, – перевела фрау фон Хайс, – «Если погибну,прошу считать коммунистом».

– Что это значит? – не понял комендант. – Кого считать? Вас?

– Что вы! – выслушав перевод, заулыбался Гладышев. –Разумеется, не меня. Я в партию никогда заявлений не подавал. Это Ося…

– Ося? – переспросил Шлегель, показав, что и он неплохоговорит по-русски. – По-моему, Ося – это еврейское имя. Не так ли, фрау фонХайс?

– Еврейское? – испугался Гладышев. И заулыбался: – Но это нееврей. Ося, Осоавиахим, он не еврей, он мерин, то есть конь, но, как бысказать, кастрированный.