– Иди в большой мир, юноша. Ты силен духом, мир тебя неодолеет. Неси людям убеждение, что дух сильнее плоти, что разум выше скотства,что духовность и наука важнее красивых вещей и сытной пищи…

Александр при слове «наука» вздрогнул, и старик это заметил.У юноши были свои причины, но Геннадий Иванович истолковал его чувствапо-своему.

– Да, – сказал он убежденно, – наука и культура!Было время, когда наукой занимались только при монастырях. Многие важнейшиеоткрытия до недавнего времени сделаны монахами. В монастыре Коперниксоздал свое учение, Кампанелла писал книги, Паскаль занимался математикой ифилософией… Но сейчас, когда образование и развитие общей культуры победоносноидут по странам, когда заниматься наукой стало модным, а короли дают налаборатории и печатанье книг деньги, иди в мир, отрок! Там возможностей больше.И помни: дух силен, плоть немощна.

Он встал и торжественно перекрестил юношу. Александрпочтительно наклонил голову, принимая благословение.

– Спасибо, Геннадий Иванович!

– И последнее, что скажу, – сказал старикнегромко. – Избегай уходить из мира… не уходя из него внешне.

Засядько вскинул брови:

– А… как это?

– Сейчас многие умные люди хотят улучшить мир. Но все хотятпо-своему. Каждый убежден, что прав именно он… а это опасно. Вообще на светенет ничего опаснее!

– Почему?

– Даже умные люди не все… добрые. Да и добрые могут наделатьмного зла, когда сочтут неверный путь за верный. А ошибиться легко, ибочто можно наверняка сказать о дороге, что уходит за горизонт?

Он сказал настороженно:

– Геннадий Иванович, я не все понимаю, о чем вы говорите.

– Я говорю об иезуитах, масонах, хлыстах,армагеддонистах, мафусаилистах, скопцах… многих других, которые спешатобъявить, что только они знают, как построить царство небесное на земле! Неспеши к ним присоединяться. Ты горяч, можешь увлечься. Посмотри раз, посмотридругой. А на третий раз можешь увидеть то, что они сами не замечают всебе.

– Обещаю, – сказал Александр твердо.

«Мир не настолько велик, – подумал он, – чтобы яего не взял в кулак, как созревший орех. Но нужен сильный дух, дабы идти понему, а не стоять…»

А плоть он уже укрепил!

Часом позже Засядько, задумавшись, шел по бульвару.Вспомнился разговор с Кенигом. Что придется несладко, знал и сам. Выходец избедной провинциальной семьи не мог рассчитывать на хорошую должность. Он идворянином стал лишь благодаря указу, приравнявшему украинскую старши?ну кроссийскому дворянству. Но указ указом, однако царские чиновники проводят своюполитику.

Все-таки он не дворянин, тем более – не потомственный,не столбовой, и хотя к ним приравнен, но доказывать боярским сынкам приходитсякулаками. Пока что кула­ками.

Вдруг кто-то свирепо рявкнул:

– Подпоручик Засядько!

Александр щелкнул каблуками и мгновенно вытянулся. За спинойвесело засмеялись. Засядько оглянулся и тоже улыбнулся. К нему подходилидва друга по корпусу – Балабуха и Быховский. На мундирах у обоих сверкализначки прапорщиков. Лицо Быховского сияло: он искусно подражал голосам старшихофицеров и часто пользовался своим умением. Мог говорить самым низким басом,как директор училища князь Дранде, и писклявым дискантом, как преподавательсловесности Богомолов. А сам был хрупким и легким, словно мотылек.

– Что-о новенького? – спросил Балабуха, растягиваяслова. – Как сдал?

В отличие от Быховского это был широкоплечий,мускулистый крепыш с кирпично-красным, будто налитым солнцем лицом,огненно-рыжими волосами, коричневыми веснушками вокруг носа. Глаза у него былиясно-голубые, странное сочетание, но в этих краях нежданно-негаданнопробуждается то кровь скифов, то берендеев, то исчезнувшей чуди, то вообщестранных людей, населявших земли чуть ли не до потопа. Руки у Балабухи быликороткие, толстые и заканчивались увесистыми кулаками.

Александр молча достал свидетельство. Друзья одновременносклонили головы и больно стукнулись лбами. Быховский сморщился и преувеличенноскорбно потер ушибленное место, он-де не такой твердоголовый, а Балабухапринялся читать вслух:

– «…Науку инженерную и артиллерийскую знает превосходно,по-французски говорит и переводит весьма изрядно, по-латыни разумеет, а вгистории и географии хорошее начало имеет…» [1]

– Счастливчик! – заметил Быховский. – Нам бытакие.

– Ничего, – утешил товарища Балабуха. – Мы ещесебя покажем.

– Покажем, – огрызнулся Быховский. –С гатчинцами?

Настроение у всех троих сразу же испортилось. Они пошлидальше молча. Уже год, как умерла императрица Екатерина II, и положение ввоенном деле сразу же ухудшилось. Несмотря на женскую ограниченность илиблагодаря ей, императрица имела смелость признавать собственнуюнекомпетентность в ряде вопросов и полагаться на людей более сведущих.В военном искусстве она не стесняла инициативы полководцев –фельдмаршалов Румянцева, Потемкина, Суворова. В результате ее политикирусские войска одержали ряд блестящих побед над турками и значительно расшириливладения Российской империи на юге.

Зато сменивший ее император Павел… Армия по его приказунадела зауженные немецкие мундиры, солдаты обязаны были носить парики скосичками и буклями. Широкий славянский шаг был сокращен по прусскому образцу.За нарушение строя каждого ждала жестокая кара, а то и смерть под шпицрутенами.Парады стали проводиться ежедневно и нагоняли ужас как на солдат, так и наофицеров.

– Туго нам придется, – проговорил Балабухаозабоченно. – Солдата в случае нарушения ружейного приема ждет кара, анас – Сибирь. Теперь на парадах солдаты обязаны появляться в длинныхтемно-зеленых мундирах с красными обшлагами, в длиннющих суконных гетрах итупоносых ботинках. Сам видел новую форму, клянусь! Да, забыл, еще в белыхштанах! Представляете? На голове у каждого сверкает начищенный кивер, из-поднего выглядывают букли, а сзади торчит косичка. Я слышал, что для того,чтобы содержать в порядке парики и кивера, приходится вставать ночью, вдобавокначищать две дюжины блях и пряжек!

– Суворов, говорят, сказал: «Пудра не порох, букли не пушка,коса не тесак, а я не немец, а чистый русак».

– Здорово! – восхитился Быховский.

– Здорово, да не очень, – возразил всезнающийБалабуха. – Император вчера дал фельдмаршалу отставку, лишил чинов исослал в родное имение Кончанское под надзор полицейского чиновника.

Засядько попробовал утешить приунывших друзей: