«Вы хотите получить Темный Дар? – спросил я при нашейпервой встрече. – Я не говорю, что когда-нибудь вы от меня его получите.Скорее всего, нет. Но вы хотите? Если бы я согласился, вы бы его приняли».

Мне так хотелось, чтобы он попросил. Он не сделал этого, иникогда не сделает. И теперь я его любил. Я встретился с ним вскоре после того,как мне приснился сон, – мне это было необходимо. Но сон я забыть не мог,и, возможно, он еще не раз приходил ко мне в часы глубочайшего дневногозабытья, когда под покровом тьмы я был холоден, беспомощен и недвижим, каккамень.

Ну что ж, теперь вам известно о моих снах.

А теперь вновь представьте себе Францию зимой, снежныесугробы вокруг крепостных стен, освещенного горящим в очаге огнем смертногомолодого человека, который вместе со своими охотничьими собаками спит насоломе. Эта картина гораздо точнее символизирует мою смертную жизнь, чем любоевоспоминание о парижском театре, где незадолго до революции я был счастливымюным актером.

Вот теперь можно начинать. Если вы не против, давайтеперевернем страницу.

Тут старых нет. Здесь молодость живет

В объятиях друг друга. Птичья трель —

Песнь поколений, их в века исход.

В протоках лосось и в морях макрель —

Все славит лето: рыба, птица, скот,

Зачатье, зарожденье, колыбель, —

Всяк в любострастном гимне пренебрег

Всем, что бессмертный интеллект сберег.

Как ветошь, пережившая свой срок,

Стареющий ничтожен. Свой же он,

Душой рукоплеща, – свой каждый клок

Уступит песне смертный балахон.

Но нет уроков пенья – есть урок

Наследия блистательных времен.

А посему моря я переплыл

И в Византию вещую вступил.

Покинь, мудрец, божественный огонь,

Как на златой мозаике стены,

Покинь святой огонь и струны тронь,

Душой моею сладив дрожь струны,

В стареющем животном урезонь

Боль сердца, в коем страсти вмещены.

Оно тебя не знает. Посему

Мне вечность подари – но не ему.

Природой созданный – я не искал

Себя в ее подобьях воплотить, —

Пусть эллин бы искусный отковал,

Из мысли в золото с эмалью слить,

Дабы сонливый государь не спал,

И с ветки золотой напевы длить

Для византийских барынь и господ

О том, что было, есть и что грядет.

У. Б. Йейтс

Перевод А. Эппеля

Майами – город вампиров. Саут-Бич на закате, согретыйласкающим теплом совсем не зимней зимы, чистый, цветущий, утопающий вэлектрическом свете; умиротворенное море овевает нежным бризом темную береговуюполосу кремового песка и остужает гладкие широкие мостовые, заполненныесчастливыми смертными.

На фоне транспортного шума и гула людских голосов важношествуют современные юнцы, с трогательной вульгарностью поигрывающиенатренированными мускулами, и молоденькие женщины, исполненные гордости за своигладкие бесполые модные бедра.

Старые гостиницы с оштукатуренными стенами, когда-товторосортные прибежища престарелых, теперь обрели новую жизнь, окрасились вмодные пастельные цвета и сияют элегантными неоновыми вывесками. В ресторанахпод открытым небом на столах с белыми скатертями мерцают свечи. По бульварам медленноползут большие сверкающие американские машины, в то время как их водители ипассажиры любуются ослепительным людским потоком; иногда пешеходы полностьюзаполняют проезжую часть, не позволяя автомобилям двигаться дальше.

На далеком горизонте огромные белые облака под безграничнымзвездным небом похожи на вздымающиеся горы. При виде лениво, но неустанноизменяющегося южного неба, залитого лазурным светом, у меня всегдаперехватывает дух.

На севере во всей своей красе возвышаются башни новогоМайами-Бич. На юге и на западе – ослепительные стальные небоскребы центральныхрайонов, ревущие шоссе и кипящие жизнью причалы для круизных теплоходов.Искрящиеся воды великого множества городских каналов рассекают маленькиекатера.

В тихих, безупречно ухоженных садах Корал-Гейблзбесчисленные фонари озаряют ярким светом красивые просторные виллы, крытыекрасной черепицей, мерцающие и переливающиеся бирюзой бассейны. Ввеличественных темных комнатах «Билтмора» бродят призраки. Массивные мангровыедеревья раскидывают свои ветви над широкими чистыми улицами.

В Коконат-Гроув покупатели со всего мира наводняют шикарныеотели и модные магазины. В вышине на балконах стеклянных кондоминиумовобнимаются парочки, они любуются красотой ночи, и их силуэты четковырисовываются над спокойными водами залива. По шумным дорогам мимо танцующихпальм и нежных тропических деревьев, мимо приземистых бетонных особняков заузорчатыми железными воротами в обрамлении красных и фиолетовых бугенвиллеймчатся автомобили.

Все это Майами – город воды, скорости, тропических цветов,необъятных небес. Именно ради Майами я чаще всего покидаю свой дом в НовомОрлеане. В огромных плотнонаселенных районах Майами живут люди разныхнациональностей и разных цветов кожи. Здесь можно услышать идиш, иврит, языкиИспании, Гаити, диалекты и наречия всей Латинской Америки. Однако за сверкающимфасадом Майами, за ровным биением сердца большого города скрываются угроза иотчаяние, пульсирует алчность, постоянно присутствует риск – он напоминаетнеслышно, но эффективно работающую молотилку.

В Майами никогда не бывает по-настоящему темно. Никогда небывает по-настоящему тихо.

Для вампира это идеальный город: он всегда предоставляет мнесмертного убийцу – зловещий образчик извращенной совести, который дарит мнедюжину собственных убийств, пока я опустошаю его вены и банк его памяти.

Но сегодня идет Большая Охота, внеочередная пасхальнаятрапеза после Великого поста – я надеюсь заполучить великолепный человеческийтрофей, описание ужасного modus operandi которого занимает множество страниц вкомпьютерных файлах смертных блюстителей закона, безымянное существо, коговосхищенная пресса окрестила «Душителем с задворок».

Я вожделею таких убийц!