Как мне повезло, что подобная знаменитость всплыла наповерхность в моем любимом городе. Какое счастье, что он уже нанес шесть ударовна этих самых улицах – убийца стариков и калек, которые в огромных количествахсъезжаются сюда, чтобы провести остаток дней в теплом климате. Ах, я бы пересекконтинент, чтобы перехватить его, а он ждет меня здесь. К его мрачной истории,во всех подробностях описанной по меньшей мере двадцатью криминологами – я безтруда похитил ее через компьютер в своем новоорлеанском убежище, – явтайне добавил самые главные элементы: его имя и смертный адрес. Для Темногобога, способного читать мысли, это не составило труда. Я нашел его попропитанным кровью снам. И сегодня я получу удовольствие, без проблескаугрызений совести окончив его блистательную карьеру в своих темных жестокихобъятиях.

О Майами! Идеальное место для маленькой игры страстей.

Я всегда возвращаюсь в Майами, как возвращаюсь в НовыйОрлеан. Сейчас я единственный из бессмертных, кто охотится в этом славномуголке Сада Зла, ибо, как вы уже поняли, местный дом общины давно опустел – ния, ни остальные не в силах были и далее оставаться вместе.

Неизмеримо лучше получить Майами в полное свое распоряжение!

Стоя у окна в номере, который снимал в модном отельчике подназванием «Сентрал-Парк» на Оушн-драйв, я время от времени пускал в ход своисверхъестественные способности и прислушивался к тому, что происходило всоседних комнатах, где богатые туристы наслаждались уединением по высшемуразряду – полным покоем всего в нескольких шагах от оживленной улицы, в данныймомент заменявшей мне Елисейские Поля или виа Венето.

Мой Душитель был уже почти готов оставить царство судорожныхи обрывочных видений и выйти в мир реальных смертей. Мужчине моей мечты пораодеваться.

Покопавшись в только что открытых картонных коробках,чемоданах и ящиках, где по обыкновению царил полнейший беспорядок, я выбралсерый бархатный костюм – такие костюмы всегда нравились мне больше других,особенно если ткань достаточно плотная и не слишком блестит. Не самый, надопризнаться, подходящий наряд для летней ночи, но ведь я не ощущаю жару или холодтак, как смертные. А пиджак был тонкий, с небольшими отворотами, точноподогнанный по фигуре и приталенный; он походил на костюм для верховой езды, аесли быть еще точнее – на изящный сюртук прежних времен. Мы, бессмертные,всегда предпочитаем несколько старомодную одежду, напоминающую нам о том веке,когда мы Родились во Тьму. Иногда истинный возраст бессмертного можноопределить просто по покрою платья.

Для меня важное значение имеет и ткань. Восемнадцатый векбыл таким сияющим! Я не могу обойтись хотя бы без легкого отлива. А этоткрасивый костюм с узкими бархатными брюками словно для меня создан. Что же добелой рубашки, то шелк на редкость мягкий и тонкий – если ее свернуть, онауместится в ладони. Но разве моей столь неуязвимой и в то же время удивительночувствительной кожи достойно касаться что-либо иное? Теперь о ботинках. Ониничем не отличаются от всей остальной дорогой обуви, которую я ношу в последнеевремя. У них безупречные подошвы, так как им редко приходится ступать поматери-земле.

Слегка тряхнув волосами, я убедился, что они, как обычно,легли густыми сверкающими светлыми волнами до плеч. Каким меня видят смертные?Если честно, не знаю. Свои голубые глаза я по обыкновению прикрыл темнымиочками, иначе их сияние может случайно загипнотизировать кого-нибудь – этовсегда очень досаждает, – а на изящные белые руки с предательскистеклообразными ногтями натянул ставшие уже привычными мягкие перчатки из серойкожи.

Еще один небольшой камуфляж: коричневатого тона крем – его янанес на лицо, шею и на открытые участки груди.

Я обернулся к зеркалу и внимательно изучил полученныйрезультат. По-прежнему неотразим! Ничего удивительного, что в ходе моей краткойкарьеры рок-музыканта я произвел поистине фурор. Впрочем, с тех пор как я сталвампиром, бурный успех сопутствовал мне всегда. Благодарение Богу, в своихподнебесных странствиях я не стал невидимым. При воспоминании о том, как яскитался над облаками, легкий, как частичка пепла на ветру, мне захотелосьплакать.

Большая Охота неизменно возвращала меня к действительности:выследить, дождаться и поймать его в тот момент, когда он будет готов лишитьжизни свою очередную жертву, и тогда убить – медленно, мучительно, выпивая всюего злодейскую сущность и в грязном объективе души злодея воочию видя все егопрежние жертвы.

Пожалуйста, поймите, в этом нет никакого благородства. Я несчитаю, что вызволение одного бедного смертного из лап подобного дьяволаспособно хотя бы теоретически спасти мою душу – слишком уж часто я отнимал улюдей жизни. Если, конечно, не верить в безграничную силу одного доброго дела.Не знаю, верю я в это или нет. Я верю вот во что: грех одного убийствабесконечен, а мой грех вечен, как и моя красота. Простить меня нельзя, ибопростить меня некому.

Тем не менее мне нравится спасать этих несчастных отуготованной им судьбы. И мне нравится призывать к себе убийц, потому что они –мои братья и место их рядом со мной; так почему бы им не умереть в моихобъятиях вместо бедного милосердного смертного, который никогда по своей волене причинил никому зла? Таковы правила моей игры, которые я строго соблюдаю,потому что сам их придумал. И я пообещал себе, что больше не стану оставлять увсех на виду тела, что приложу все усилия, чтобы выполнить требованияостальных. Но все же… Мне нравилось оставлять опустошенную оболочку дляофициальных властей. Это было так здорово – вернуться в Новый Орлеан, включитькомпьютер и от начала до конца прочесть отчет об очередной смерти.

Неожиданно мое внимание привлекли звуки, доносившиеся изпроезжавшей внизу полицейской машины: разговор шел о моем убийце, о том, чтолуна и звезды расположены соответствующим образом и вскоре он нанесет новыйудар. Наиболее вероятно, что, как и прежде, это произойдет на одной из глухихулочек Саут-Бич. Но кто он? Как его остановить?

Семь часов. Ровно столько показывали крошечные зеленые цифрына моих электронных часах, хотя я и без них, естественно, это знал. Я закрылглаза, чуть-чуть склонил голову набок, собираясь с силами, чтобы в полной меревоспользоваться той способностью, которую ненавидел больше всего. Сначалаобострился слух, как будто я нажал на современный выключатель. Тихое мурлыканьеокружающего мира превратилось в адский хор – резкий смех, жалобы, лживые речи икрики боли, разрозненные мольбы. Я заткнул уши, как будто от этого мог бытьхоть какой-нибудь толк, но в конце концов мне удалось заглушить все звуки.

Мало-помалу передо мной появились неясные, перекрывающиедруг друга образы их мыслей – словно миллион птиц, трепеща крыльями, взлетел вподнебесье. «Подайте-ка сюда моего убийцу, что он видит?»