Я увидел и лицо — бледное, с пустыми глазами, в нихотражалась луна, и только, — не лицо, а серебряная маска.

А где-то в глубине моего сознания длинный трамвай,сворачивая по ржавым рельсам, скрежетал тормозами, визжал на остановках и прикаждом повороте невидимый человек выкрикивал:

— Смерть…, дело…, одинокое!

Нет!

Прилив начался снова, и вода поднялась. Все это казалосьстранно знакомым, будто однажды ночью я уже наблюдал такую картину.

А призрак в клетке снова привстал.

Это был мертвец, он рвался наружу.

Кто-то издал страшный вопль.

И когда в домиках вдоль темного канала вспыхнул свет, японял, что кричал я.

— Спокойно! Назад! Назад!

Машин подъезжало все больше, все больше прибывалополицейских, все больше окон загоралось в домах, все больше людей в халатах, неочнувшихся от сна, подходило ко мне, тоже не успевшему очнуться, но только неот сна. Будто толпа несчастных клоунов, брошенных на мосту, мы глядели в водуна затонувший цирк.

Меня трясло, я всматривался в затопленную клетку и думал:«Как же я не оглянулся? Как же не рассмотрел того незнакомца, ведь он навернякавсе знал про этого беднягу там, в темной воде».

«Боже, — думал я, — уж не он ли, этот тип изтрамвая, и затолкал несчастного в клетку?»

Доказательства? Никаких. Все, что я мог предъявить, это трислова, прозвучавшие после полуночи в последнем трамвае, а свидетелями были лишьдождь, стучавший по проводам и повторявший эти слова, да холодная вода,которая, словно смерть, подступала к затонувшим в канале клеткам, заливала их иотступала, став еще более холодной, чем прежде.

Из старых домишек выходили все новые несуразные клоуны.

— Эй, народ! Все в порядке!

Снова пошел дождь, и прибывающие полицейские косились наменя, словно хотели спросить: «Что у тебя, своих дел мало? Не мог подождать доутра, позвонить, не называя себя?»

На самом краю берега над каналом, с отвращением глядя наводу, стоял один из полицейских в черных купальных трусах. Тело у него былобелое — наверно, давно не видело солнца. Он стоял, наблюдая за тем, как волнызаливают клетку, как всплывает покойник и манит к себе. За прутьями возникалолицо. Печальное лицо человека, ушедшего далеко и навсегда. Во мне росла щемящаятоска. Пришлось отойти: я почувствовал, как в горле начинает першить от горечи-того и гляди, всхлипну.

И тут белое тело полицейского вспороло воду. И скрылось.

Я испугался, не утонул ли и он тоже. По маслянистойповерхности канала барабанил дождь.

Но вдруг полицейский показался снова — уже в клетке,прижавшись лицом к прутьям, он хватал ртом воздух.

Я вздрогнул: мне почудилось, будто это мертвец всплыл, чтобысделать последний судорожный живительный глоток.

А минуту спустя я увидел, как полицейский, изо всех силработая ногами, уже выплывает из дальнего конца клетки и тащит за собой что-тодлинное, призрачное, похожее на погребальную ленту из блеклых водорослей.

Кто-то подавил рыдание. Господи Иисусе, неужто я?

Тело выволокли на берег, пловец растирался полотенцем.Мигая, угасали огни патрульных машин. Трое полицейских, тихо переговариваясь,наклонились над покойником, освещая его фонариками.

— …похоже, почти сутки.

— …а следователь-то где?

— У него трубка снята. Том поехал за ним.

— Бумажник? Удостоверение?

— Пусто, — видно, приезжий.

Начали выворачивать карманы утопленника.

— Нет, не приезжий, — сказал я и осекся. Один изполицейских оглянулся и направил на меня фонарик. Он с интересом вгляделся мнев глаза и услышал звуки, которые рвались из моего горла.

— Знаете его?

— Нет.

— Тогда почему…

— Почему расстраиваюсь? Да потому! Он умер, ушелнавсегда. О Господи! Это же я его нашел. Неожиданно мысли мои скакнули назад.

Давным— давно, в яркий летний день, я завернул за угол ивдруг увидел затормозившую машину и распростертого под ней человека. Водителькак раз выскочил и нагнулся над телом.

Я сделал шаг вперед и замер Что-то розовело на дороге возлемоего ботинка.

Я понял, что это, вспомнив лабораторные занятия в колледже.Маленький одинокий комочек человеческого мозга.

Какая-то женщина, явно незнакомая, проходя мимо,остановилась и долго смотрела на тело под колесами. Потом, повинуясь порыву,сделала то, чего и сама не ожидала. Медленно опустилась на колени возлепогибшего. И стала гладить его по плечу, мягко, осторожно, словно утешая: «Ну,ну, не надо, не надо!»

— Его…, убили? — услышал я свой голос. Полицейскийобернулся:

— С чего вы взяли?

— А как же…, я хочу сказать…, как бы иначе он попал вэту клетку под водой? Кто-то должен был его туда запихнуть.

Снова вспыхнул фонарик, и луч света зашарил по моему лицу,словно глаза врача, ищущего симптомы.

— Это вы позвонили?

— Нет, — поежился я. — Я только закричал иперебудил всех.

— Привет! — тихо проговорил кто-то. Детектив вштатском, небольшого роста, начинающий лысеть, опустился на колени возле тела иуже выворачивал карманы утопленника. Из них вывалились какие-то клочки икомочки, похожие на мокрые снежные хлопья, на кусочки папье-маше.

— Что это, черт побери? — удивился кто-то. «Я-тознаю», — подумал я, но промолчал.

Склонившись рядом с детективом, я дрожащими руками подобралкусочки мокрой бумаги. А детектив в это время обследовал другие карманы,вынимая из них такой же мусор. Я зажал мокрые комочки в кулаке и, выпрямившись,сунул их себе в карман, а сыщик как раз поднял голову.

— Вы насквозь промокли, — сказал он. —Сообщите полицейскому свое имя и адрес и отправляйтесь домой. Сушиться.

Дождь начался снова. Меня трясло. Я повернулся, назвалполицейскому свою фамилию и адрес и быстро пошел к дому.

Я пробежал почти целый квартал, когда возле меняостановилась машина и открылась дверца. Коренастый лысеющий сыщик кивнул мне.

— Господи, ну и вид у вас, хуже некуда! — сказалон.

— От кого-то я уже слышал об этом всего час назад.

— Садитесь.

— Да я живу в квартале отсюда.