Подполковник, который тем временем присел к столу и что-тобыстро написал на листке бумаги, поднял глаза на Карновича и спросил:

– При чем же здесь контрразведка?

Штабс-капитан быстрыми шагами пересек комнату, склонился кподполковнику и что-то прошептал ему на ухо. Тот вздел пенсне на положенноеместо, внимательно посмотрел на Карновича, потом на Бориса, встал и подошел карестованному. Легким касанием руки повернул его к свету и вгляделся в еголицо, а после обернулся к штабс-капитану и назидательно произнес:

– Как бы там ни было, Людвиг Карлович, мы с вами недолжны забывать, что служим в Добровольческой армии, и мундир наш должен бытьнезапятнан. Благородному делу можно служить только благородными средствами,фраза «цель оправдывает средства» выдумана низкими людьми. Извольте сейчасотправить арестованного в камеру, а мы с вами покуда разберем все детали дела.

Горецкий развернулся и, тяжело печатая шаг по скрипучимполовицам, покинул комнату. Борис смотрел ему вслед с удивлением: во-первых,его поразила происшедшая за несколько лет с профессором метаморфоза, Горецкий приобрелновую силу и энергию и как бы помолодел, словно кровавая сила революции и войныомыла его живой водой. Во-вторых, когда Горецкий прикоснулся к Борису, оннезаметно опустил что-то в карман молодого человека.

Карнович с неудовольствием посмотрел вслед Горецкому, сновавынул из кармана сложенную бумажку, поднес ее к носу и втянул воздух… Затем онобернулся к солдату у дверей и скомандовал:

– Отконвоировать в тюрьму!

Из-за двери появился второй солдат, видимо, караулившийснаружи. Прежним порядком сжав Бориса с двух сторон, солдаты вывели его наулицу.

Тюрьма была довольно далеко от контрразведки, Бориса величерез Итальянскую, потом мимо рынка, где кипела уже обычная дневная жизнь.Народ кишмя кишел. Торговки суетились, расхваливая свой товар. Старухи шмыгалиот телег к горшкам, от горшков к огурцам и капусте, а татарские мальчишкишныряли взад и вперед, бросая камешки в голодных разношерстных собак. В мясныхлавках телячьи головы выглядывали из кадок, выставляя языки покупателям. Средирыночных лотков с яркой и ароматной южной снедью плыл огромный и величественныйповар с английского броненосца «Мальборо». Толстым красным пальцем тыкая вкорзины с помидорами или капустой, он говорил единственное русское слово,которое сумел выучить:

– Этого! – и плыл дальше, могущественный и важныйсреди рыночной мелюзги, как его родной броненосец среди мелких турецких фелюг иплоскодонок. На вывеске духанщика злобный баран скалил страшные зубы, похожийна волка в перманентной завивке, косясь на выразительную надпись: «Чебурек –шашлик. Продажи вина, различных водок и напиток».

Борису ужасно захотелось есть.

– Господа солдаты, – по-хорошему обратился он кконвоирам, – нельзя ли мне съестного какого-нибудь купить? И на вашу быдолю пришлось!

– Другому бы человеку, – назидательно ответилстарший солдат, обращаясь как бы не к Борису, а к своему напарнику, –другому разве ж мы не дозволили? Что ж мы, не христиане? С милой душой! Но наэтого шпиёна мне даже смотреть-то и то противно! Отправил бы его к Троцкому вштаб, да и дело с концом! Так ведь охвицеры наши покуда бумаги все оформят… Воту красных с энтим просто – отвели в овраг, да и угобзили бы по самые микитки…

Борис вздрогнул – приходилось ему слышать все эти словечки,пока ехал поездом до Орла. У красных говорят – «к Духонину в штаб», «к Колчакудля связи», у этих – «к Троцкому», а суть одна – к кирпичной стенке и залп…

«Что б тебя, сволочь бородатую, самого комиссары к стенкепоставили!» – в сердцах пожелал он.

Мимо по улице прошла, печатая шаг, колоннагвардейцев-корниловцев – офицерская выправка, новенькая форма, нашивка нарукаве с мертвой головой и скрещенными костями – Молодая гвардия, участникиЛедяного похода[2]…

С этих гвардейских именных частей – вначале полкидроздовцев, корниловцев и марковцев, потом дивизии – началась в восемнадцатомгоду Добровольческая армия. Они совершили в феврале восемнадцатого легендарныйЛедяной поход. Их называли в Добрармии Молодой гвардией, они считались самыминадежными частями, их бросали на самые трудные участки фронта.

– Ишь, маршируют, – покосился на корниловцев тотже самый вредный солдат, что не позволил Борису купить еды, – гвардия, такее разэтак… Коли ты гвардия, так ты на фронт иди, красных воюй, а то они тут, впокое, ошиваются.

– Ну ты, Митрич, уж на всех зол. Эти-то, видно, толькодля передышки сюда присланы, раны залечить, а после опять на фронт…

– На фронт, на фронт! Я тебе, Антонов, вот что скажу, мневерный человек сказывал, при кухне кашевар, а уж они-то все первые знают:сейчас приказ такой вышел от самых главных енералов – как красных в плен-товозьмут, им нарочно таку форму надевают, с мертвой-то головой. И погоны, иенблему-то эту мертвую так крепко пришивают, чтобы никак уж не отодрать было.

– А для чего ж такое, Митрич? – с уважительныминтересом спросил Антонов.

– Дурья ты, Антонов, башка, как тебя от сохи-то взяли,так ты и не поумнел нисколько. Они же в этой форме к своим перебечь не могут,потому как красные таку Молодую гвардию в плен не берут, что корниловцев, чтодроздовцев… Сразу расстреливают, к Духонину, говорят, в штаб. Вот пленным иприходится в той форме против своих воевать.

– Ой, Митрич, – недоверчиво пробасилАнтонов, – может, я от сохи, да только ты-то тоже не больно учен. Тыпогляди-то, как они идут, как выступают, – какие же это красные? Самые чтони на есть корниловцы. И в личность видать: не наш брат, лапотник, охвицерье…

– А все равно, ты умных людей слушай, – стоял насвоем Митрич. – Эти, может, и настоящие корниловцы, а есть и липовые, изкрасных понаделанные.

Тяжелая дверь захлопнулась за Борисом, и он оказался вдушном полумраке. Камера была небольшая, но полностью набита людьми. Пахлопотом и рвотой. Борис сделал шаг вперед, наступил на чьи-то ноги, хриплый басобложил его матом. Окошко было маленькое, к тому же закрыто ставнями, так чтони свет, ни воздух не проникали в тюрьму. Понемногу глаза привыкли к темноте, ипризрачные фигуры обрели очертания. Борис прикоснулся к скользкой стене и пошелвдоль нее, ища свободное место. Каменный пол был такой грязный, что шагизвучали на нем глухо. Борис нашел наконец свободное место и осторожно опустилсярядом со стариком, одетым в лохмотья. По другую сторону бритый татарин искал врубашке вшей и почесывался. В дальнем углу кто-то надсадно стонал, видимо, вбреду.

«Гиблое дело, – думал Борис, посасывая ранку на местевыбитого зуба, – этот штабс-капитан, кокаинист ненормальный, теперь неотвяжется. С чего он взял, что я турецкий шпион? И всего-то в Феодосии янесколько дней, а уже в контрразведке сижу».