– На что мне твой кавунчик? – подала голос унылаявдовица. – Это коли бы я в удовольствие свое жила, взяла бы я у тебякавунчика. Раньше, когда в Курске жили, мы с Авдеем Микитичем покупаликавунчика, уважал покойник. С чаем любил пить. Сядет, полсамовара усидит ицельный кавун… Была-то жизнь, да нисколько не осталось. А что сюда нас Деникиневакуировал, то это только для того, чтобы нам здесь помирать… Что тут за местатакие – одни татаре кругом да другие всякие разные… Земля, как доска, сухая,лесу не видать, зверя-птицы не слыхать, коровок и тех редко когда увидишь… Однитебе овцы да козы, прости Господи! Да и козы как-то не по-русски блеют, видно,татаре их по-своему научили… Ладно, матушка, давай свои пемадоры.

– А что, дядя, денег-то небось мало вашему братусолдату платят? – спросил Борис.

– И-и, барин, куда там много! – вздохнулсолдат. – При царе-то платили семь рублей пятьдесят копеек в месяц, анынче, если на «колокольчики» пересчитывать, то меньше выходит…

Борис жевал пирог, поглядывая по сторонам. Базар прошли,начались грязные узкие улочки, поднимающиеся постепенно вверх, к центру. Борисскосил глаза назад. Солдат закинул винтовку за плечо и вытирал разгоряченныйлоб.

– Ты вот что, дядя, – повернулся Борис кконвойному, – ты отведи меня тут, в сторонку куда-нибудь. Приспичило мне,а на улице-то ведь не будешь…

– Знамо дело, – откликнулся солдат, – наулице несподручно…

Они зашли в небольшой тупичок, отгороженный с двух сторонвысоким забором. Борис вынул деньги и протянул их солдату. Тот выпучил глаза ивзял с сомнением, а Борис уже, не тратя времени даром, рванул с его плечавинтовку.

– Ты погоди, погоди, – забормотал солдат, –ты дай мне по носу. Слабый у меня нос, чуть что – сразу кровища хлещет…

Борис, не примериваясь, двинул солдата кулаком по носу.Кровь и верно хлынула сразу. Солдат упал на колени, выпустив винтовку. Борисперебросил винтовку через высокий забор и услышал, убегая, как она шлепнуласьна каменные плиты двора.

Он выскочил из тупичка на узкую улочку, в конце еепоказались два юнкера. Борис замедлил было шаг, но в это время солдат показалсяиз тупичка, весь в крови, и, заметив юнкеров, заверещал тонко, по-бабьи:

– Уби-или! Держи вора!

– Стой! – закричал юнкер, и вслед Борисурассыпались револьверные выстрелы.

«Принесла же их нелегкая! – думал Борис на бегу. –Ох, возьмут меня мальчишки эти…»

– Заходи с той стороны! – донеслось сзади. –В обход его возьмем!

Борис свернул в первый попавшийся проход, пробежал, топая иподнимая пыль, затем нырнул в открытую калитку чьего-то двора, пролез с трудомпод веревками, завешанными свежевыстиранными простынями, рубашками и исподним,с размаху заскочил на забор и спрыгнул вниз, на другую улицу, столкнувшись носк носу с мальчишкой-юнкером. Тот с испугу выстрелил, и пуля обожгла Борису рукувозле плеча. Борис взглянул в румяное, почти девичье, лицо, в глаза,наполненные ужасом и восторгом, и с размаху ударил крепким английским ботинкомюнкера под дых. Тот икнул странно и осел в пыль.

– Будешь знать, паршивец, как в людей стрелять, –пробормотал Борис и побежал прочь не оглядываясь.

Он долго блуждал по лабиринтам переулков, никто его непреследовал. Борис старался забирать выше, к центру. Солнце садилось в море,дома отбрасывали длинные кривые тени, жар спадал понемногу. Руку возле плечажгло, и Борис чувствовал, как под рукавом тужурки течет кровь и впитывается врубашку.

«Чертов юнкеришка, мало ему досталось!» – злобно думалБорис.

Он достал из кармана записку Аркадия Петровича и остаткиденег. В записке было несколько слов: «Карантинная слободка, пятый дом отсолеварни, Марфа Ипатьевна». Под руку попала и та карточка, что подобрал Бориспод кроватью в номере гостиницы. Теперь в косых лучах солнца Борис прочел:«Батум. Мариинская улица. Кофейня Сандаракиса». И на обороте карандашом былонацарапано имя – «Исмаил-бей».

Борис засунул карточку подальше в карман, потому что сейчаснекогда было о ней думать. Пройдя еще немного, он отважился спросить дорогу уторговки, которая сидела в своем доме и торговала прямо из окна всякойвсячиной. Торговка предложила ему ведро помидоров, но Борис предпочел за ту жецену две самодельные папиросы.

– А ты иди по Итальянской, – зачастилабаба, – все прямо и прямо, а потом вверх и влево забирай. Там увидишь нахолме водокачку. Это и будет Карантинная слободка, мимо не пройдешь, несомневайся!

– А где Итальянская-то? – не подумав, ляпнул былоБорис, но встретил полный изумления взгляд торговки и прикусил язык.

Главная улица города, Итальянская, по мнению горожан, должнабыть известна всем. И человек, задавший такой невежливый вопрос, выгляделподозрительно. Так что Борис, прихватив свои папиросы, скорее устремился прочьи, весьма удивленный, вышел-таки вскоре на Итальянскую и пошел мимозакрывающихся магазинов, мимо старой колоннады Гостиного двора, где раньше былогромный ковровый торг. Он очень неудачно выбрался на Итальянскую, теперьпридется пройти ее всю, чтобы найти Карантинную слободку. Не дело это –тащиться открыто по главной улице города, когда его, наверное, уже ищут. Нопоскольку магазины понемногу закрывались, то народу становилось все меньше, иБорис решил рискнуть. Рубашка заскорузла от крови и теперь больно царапалакожу. Руку по-прежнему жгло, и голова снова начала болеть. Он шел поИтальянской, держась ближе к домам, и читал вывески, чтобы иметь вид более беззаботный.«Кондитерский магазин „Бликнер и Робинзон“. Шоколад, печенье и конфекты».«Дамская парикмахерская ЖОЗЕФ», и внизу помельче и не таким красивым шрифтом:«Художественное исполнение дамских причесок, разного постиша и маникюр попоследним парижским модам». У ювелирного магазина прямо под вывеской «МихаилСерафимчик. Продажа и покупка бриллиантов, золота, серебра и часов» сиделсолдат с винтовкой и скучал. Заметив Бориса, он посмотрел на него лениво иотвернулся. Борис сжал зубы и собрал волю в кулак, чтобы не побежать опрометьюот того места. Мимо проехал фаэтон, набитый офицерами и визжащими дамами. Борисминовал дамскую мастерскую «Изящные корсеты, удобные бандажи, модные подвязки ибюстодержатели по моделям Парижа, мастерская мадам Коко». У дверей стояла, надополагать, сама мадам, необъятных размеров, и грубым голосом выговаривала зачто-то сторожу. Сторож, пожилой татарин в войлочной шапке, кивал почтительно икланялся, тряся жидкой бороденкой.

Время шло, темнело, магазины закрывались. Оживленная частьИтальянской закончилась. Народу совсем не стало. Пахнуло дешевой едой. Вот итрактир, из тех дешевых трактиров, где лестница облита сверху донизу не товодой, не то помоями. Буфетчик с курчавыми волосами, портреты, намалеванныесмелой твердой русской рукой, которая не привыкла ни над чем задумываться,зеркала, украшенные паутиной, и сам паук, целеустремленно спускающийся нагрязную салфетку. Половые и мальчики, диваны с протертой до дыр обивкой, а сверхунад потолком успели уже намалевать портрет Деникина во весь рост с окладистойбородой.