У крыльца трактира стоял пьяный и некрасиво показывал всем,что водку он только что закусывал винегретом. Выскочил половой и замахнулся напьяного щеткой.

От запаха ли обжорки, от раны ли, но Бориса замутило.Слабость накатывала волнами, очевидно, он потерял все же достаточно крови.Улица наконец пошла вверх, да так круто, что он с трудом передвигал ноги.Последний освещенный домик оказался аптекой, и Борис, плохо уже соображая отслабости, решился зайти туда. «Аптека Гринбаума», – прочел он машинальнона двери, и дребезжащий колокольчик пригласил его войти.

На звук вышел из внутреннего помещения старый еврей сгрустными глазами больной собаки и вопросительно уставился на Бориса.

– Укрепляющего какого-нибудь и рану перевязать. –Борису показалось, что он произнес эти слова громко, но на самом деле он едвапрошептал.

– В вашем возрасте, милостивый государь, нужно– такизаботиться о своем здоровье, – скрипучим голосом начал хозяинаптеки. – Потому что в моем возрасте о нем заботиться уже поздно. У васотечность под глазами и желтый цвет лица, это говорит о плохой работе почек.

«Еще бы, когда так по почкам бить!» – подумал Борис.

– Правда, учитывая все эти неприятности, – старыйеврей красноречиво повел рукой вокруг себя, – вы вряд ли доживете до моихлет.

Аптекарь подвигал бровями, побренчал склянками и налилБорису в рюмочку чего-то противно пахнущего. Борис выпил залпом. В глазахпотемнело, он пошатнулся и сел на лавку. Аптекарь достал из шкафчика бинт, ватуи удалился внутрь. Борис вытер выступившую на лбу испарину и расположилсяпоудобнее. Тошнота прошла, в глазах больше не плясали злые мухи. Даже рану жглоне так сильно. Он поймал себя на том, что задремывает и стал читать плакатики,развешанные по стенам. Плакатики были старые, выцветшие, из прежней довоеннойжизни. На одном предлагали от запоров, катара, геморроя, вялости кишокчудодейственное средство КООРИН, утверждали, что он абсолютно безвреден ипоможет оздоровиться. На другой картинке была нарисована дама в паричке ипредлагали требовать всюду духи, цветочный одеколон и мыло «БУКЕТ МАРКИЗЫ»(чудный, тонкий аромат цветов, парфюмерной фабрики товарищества С.И.Чепелевецкой с сыновьями). Дама была бы хороша, если бы какой-то шутник непририсовал ей кавалергардские усы. Третий плакат рекламировал АРМАТИН –радикальное средство против гонореи, излечивающее окончательно и в короткийсрок.

Борис с интересом исследовал плакаты. Слабость прошла, и онсообразил, какую сделал глупость, что зашел в аптеку. Вдруг он спохватился, чтопрошло уже много времени, а аптекарь все не выходит. И что он там делает? И непослал ли он кого-то предупредить полицию, и теперь, пока Борис тутблагодушествует, в аптеку нагрянет контрразведка и возьмут его здесь какмиленького…

Борис вскочил на ноги и прислушался. Из внутреннегопомещения доносилось звяканье инструментов и звон стекла.

«Непременно он, подлец, нарочно время тянет», – подумалБорис, перегнулся через прилавок, схватил пук ваты побольше и вышел, придержавколокольчик, чтобы не звякнул. На улице, расстегнув тужурку и рубашку, онприложил вату к ране. Идти стало легче – мягкая вата не царапала рану. Крометого, ему помогло средство, что дал аптекарь, – прибавилось сил, голова неболела и не кружилась.

Солнце село, и в городе быстро становилось темно. Освещеннаячасть Итальянской осталась позади, домики стали ниже и стояли реже. Окнаприкрывали ставни, так что Борис едва видел перед собой дорогу.

«Черта ли найдешь в такой темноте, а не водокачку!» –сердито подумал он и зашагал быстрее.

Дорога забирала влево и в гору, и наконец он увидел на холмесилуэт водокачки. Внизу у холма белели мазанки, каждая окружена была забором вчеловеческий рост. Борис запутался, с какого края от солеварни отсчитыватьпятый дом, сунулся наугад, наткнулся на колючий куст и был облаян собакой.Слыша в собачьем лае угрозу, залились все собаки Карантинной слободки. Заборыбыли высоки, калитки все заперты – в слободке не любили случайных гостей.

Обычно в слободках живут старухи, которые гадают на картах икофе, старухи, которые пьянствуют, и старухи, которые берутся вылечиватьвсевозможные болезни. В этой же Карантинной слободке жили железнодорожники,которых деникинское командование сняло с насиженных мест под Курском, ихпосадили семьями в теплушки и прикатили к Черному морю. Теперь этижелезнодорожные куряне обжились в Феодосии на карантине, стали там совсемсвоими и обратно ехать не собирались. Теперь они занимались или продажейовощей, ягод, молока, или перетаскиванием тряпок из слободки на толкучий, гдеза гривенник сбрасывается весь этот хлам и покупаются продукты, необходимые дляподдержания своей жизни.

Чувствуя, что опять теряет силы, Борис отсчитал от тогоместа, где стоял, пятый дом и стукнул в калитку.

– Чего надо? – прорвался сквозь лай мужской голос.

– К Марфе Ипатьевне, – безнадежно ответил Борис ине успел удивиться, когда калитка отворилась и тот же невидимый голоспригласил:

– Заходи уж!

Опомнился он уже сидя в крошечной прохладной кухоньке настуле. Ласковые женские руки разрезали на нем рукава тужурки и рубашки.

– Водички бы, тетенька, – простонал Борис.

Хозяйка подала ему ковш воды и наклонилась низко. Борис состыдом увидел, что она еще женщина не старая, несмотря на по самые бровиповязанный платок и две скорбные складки у рта.

– Тоже еще нашел тетеньку, – сердито гудел мужскойголос.

– Да не бубни ты, Саенко, а посвети лучше, –рассердилась хозяйка.

Она обмыла рану, наложила какой-то мази и туго завязалачистой холстиной.

– Что там?

– Да ничего, царапина сильная, до свадьбы заживет.Ахметка, на-ка, во двор отнеси, завтра сжечь надо. – Она протянула в уголостатки Борисовой одежды.

В углу кухни шевельнулось что-то – собака или еще какойзверь, но оказалось это мальчишкой лет десяти. Мальчишка посматривал хитрымираскосыми глазенками и улыбался.

– Иди, иди, басурман. – Саенко нагнулся, чтобылегонько шлепнуть мальчишку, от резкого движения керосиновая лампа в его рукезачадила и чуть не погасла.

– Тише ты, черт косолапый! – вскрикнула хозяйка.

Марфа Ипатьевна усадила Бориса на лавке, сама вышла куда-тои вернулась с чистой рубашкой и форменным кителем железнодорожника.

– Надень-ка, милый, – обратилась она кБорису, – в самую пору тебе будет. Это мужа моего покойного вещи, не длякого беречь-то теперь…

Борис перехватил ревнивый взгляд Саенко, тот засопел сердитои уселся в углу чистить картошку. Хозяйка помогла Борису надеть рубашку, онблагодарно погладил ее руку. Женщина улыбнулась ему белозубо и сразу помолоделалет на десять, потом подошла к столу и прикрутила чадящую лампу.