И вот когда я почти уж уверился, что перетрусивший пацансглотнул отмычку, и ничего теперь не поделать – не вспарывать же ему живот, какволку из сказки, и не сажать на парашу – утром к Островам подойдем, ничего онуже не высидит… – тут-то Сестра-Покровительница вновь на меня посмотрела.Головой покачала, глядя как я, недотепа, в руках ответ держу, а ничего непонимаю, вздохнула, да и послала просветление.

Я от волнения руки мальчишке сдавил. Потом перехватывать начал– правой рукой его левую взял, левой правую, и наоборот. Мальчишка молчал –видно, все понял.

– Не будешь ты кричать, дружок, – прошептал я. – Никак небудешь. Даже если пальцы тебе сломаю, промолчишь. Только ты не бойся, малыш,все теперь путем, мы теперь друзья лучшие…

Правая ладонь у пацана была холодной! Просто ледяной! Вот ивесь ответ.

– А сделаем мы вот что, – шептал я, лихорадочно вспоминая,как мальчишку зовут. В первый день он назвался, но не до того было, порядокпришлось в трюме ставить, а потом все его только пацаном и окликали. – Асделаем мы, Марк, вот что – сядем рядышком и поговорим. Тихонько и по-дружески…

– Не о чем мне с вами говорить! – огрызнулся Марк, когда ясгреб его с полки и опустил на свою, нижнюю. Вокруг все тихо оставалось, а есликто и услышал, то подумал, верно, худое. Пускай думают, мне с ними завагонеткой не идти. Теперь я уверен!

– Есть о чем, Марк, – прошептал я мальчишке на ухо. – Есть.Ты Слово знаешь!

Он чуть дернулся, но я держал крепко.

– Нет, ты не спеши, – продолжал уговаривать я пацана. –Подумай. Ты вторую ночь замок ковыряешь, ничего сделать не можешь. А завтра –порт. А потом – рудник. Там с тебя цепи и так снимут, не думай. Из рудникавыход один, и замков там нет – там стражники караулят. Я знаю, я бывал. Так чтоупустишь шанс – не поможет и Слово!

Мальчишка притих.

– Ну а снял бы замок? – Я тихонько засмеялся. – Что дальше?Думаешь, я не могу свой открыть? Потрогай!

Я заставил его взяться за дужку замка, сам быстро нашарил вкармане припасенную на крайний случай щепку – прочную, хорошую, еле отодрал откойки, – и провернул механизм. Замок тихонько щелкнул, отпираясь.

– Понял?

– Почему тогда…

– Почему я здесь? А куда мне податься? Положим, с засовомтоже справлюсь, не велик труд. Дальше что? За борт прыгать?

– Шлюпка…

– Да, да, в шлюпке за сотни миль плыть. Умница. Хочешь –сейчас тебя выпущу? Беги… Только железяку свою мне отдай… кстати, что там утебя?

Марк сделал вид, что вопроса не услышал. Или вправдузадумался?

– Тогда что делать?

– Порта дождаться. Поведут на канате, дело обычное. Ну и… вобщем, можно уйти.

– Как?

Мальчишка от волнения заговорил громче, и я зажал ему рот.

– Тихо! Как – не твоя забота. Главное, что вот тогда-то какраз металл нужен, щепкой я только такую ерунду открыть смогу. А придетсяотпирать хороший, большой замок. Быстро отпирать придется!

– Ножом – сможете?

– У тебя нож? Да… наверное. Покажи!

Я сказал и прикусил язык, слишком уж резкой была просьба. Игромкой.

Но Марк решился. Что-то прошептал – одними губами, я ничегоне расслышал. И протянул мне руку.

Ладонь была холодной, словно мальчик несколько минутподержал ее на льду. С замиранием сердца я осознал, рядом со мной и впрямь –знающий Слово! А вот сталь – теплая, согретая рукой. Не зря говорят – Словолишь живое морозит.

– Осторожно, острый! – запоздало предупредил Марк.

Зализывая палец, я ощупал нож другой рукой. Короткий и узкийобоюдоострый кинжал. Рукоять из кости, резная. Видимо, хорошая сталь – разпацан не сломал острие и не зазубрил кромку лезвия, неумело ковыряясь в замке.

– Годится, – сказал я. – Дай-ка…

Конечно, он не дал. Конечно, я на это и не рассчитывал. Ещесекунду я держал лезвие, потом оно исчезло. Растворилось под пальцами, и ясхватил воздух.

– Тебе все равно придется мне довериться, – предупредил я.

– Тогда объясните.

Выхода не было.

– Слушай, повторять не буду. Нас поведут на канате…

Минут через десять я ему все втолковал, не забыв несколькораз напомнить, что нож все-таки придется мне дать. Мальчишка молчал, но у менясложилось ощущение, что он согласен.

– Значит – поладили? – спросил я для верности.

– Да.

Правильно. Куда же ему деваться? Не дурак, понимает, что влабиринтах старых шахт, куда напиханы тысячи каторжников, ничего хорошего емуне светит.

– Утром держись рядом. Выведут, будут на канате строить –станешь за мной. Как придет время, я тебе дам знать.

– Нельзя мне на Острова… – прошептал мальчик.

– Верно, нельзя.

– Вы не понимаете. Мне с корабля сходить нельзя.

– Почему?

– Я… случайно на этап попал.

Вот оно! Старая песня. Все мы тут невинные, верные сыныИскупителя, несчастные братья Сестры. А вокруг нас – злодеи, душегубцы…

– Меня должны были казнить.

Такого я никак не ожидал. Говорил пацан с убежденностью, исомневаться не приходилось. Только вешают-то не зря, судьи, может, и сволочи,но они лучше душегуба на каторгу упекут, в рудниках ковыряться, чем без толкуверевку потратят.

Если крайностей не брать, то казнят лишь таких злодеев,которых все равно попутчики-каторжники на части разорвут. Ну, если кто убьетженщину, что ребенка носит, – это понятно, это сама Сестра завещала, когда еена костер вели. Сонного или беспомощного убить – тоже грех смертный. Еслижертвам обычным счет за двенадцать перевалит – и тут дело ясное, Искупитель жесказал: «Даже дюжину кто положит, все равно передо мной чист, есличистосердечно раскается», а про вторую дюжину промолчал. Можно, конечно, иперед Домом провиниться – только какую крайность измыслить мальчишке, чтобы Домрассердить?

На всякий случай я от Марка отодвинулся. Если у паренька сголовой не в порядке, то придется стеречься. Ему миг нужен, чтобы Словом вХолод потянуться и нож достать. А что я против стали – в темноте, когда своегоноса не видишь?

– Не бойтесь, – сказал мальчишка, и я от такой наглостидернулся. Но смолчал – что поделать, и впрямь ведь боюсь. Хоть чуть-чуть бысвета, хоть щелочку в палубе, лампадку на другом конце трюма – ко всемупривычен, по саксонским подземельям ползал, в курганах киргизских копался,китайские дворцы ночами обчищал – когда одна смальта фосфорная с потолкасветила… Но нет ничего – и сиди, жди, не вонзится ли в бок кинжал.