– Ты хочешь, чтобы я начал шарахаться от своей тени?

– Просто будь осторожен.

– От всего не убережешься, – сказал Владимир, на горлеуже чувствовал чужие хищные пальцы. – А этот человек может быть всем.Скажи лучше о чем-нибудь добром, не опасном…

Из открытых окон главного терема снова донесся взрыв хохота,пьяных криков, звон разбитой посуды. Владимир не шелохнул бровью, а Белоянпрорычал с насмешкой:

– Тебе пора. Стол зовет.

– Надо, – ответил Владимир с досадой.

– Надо ли?

– Белоян… Ты же знаешь, что у русов пир – это большечем пир!..

Он толкнул дверь, оба даже остановились на пороге,оглушенные после свежего ночного воздуха жаркими запахами жареного мяса, рыбы,чеснока, восточных пряностей. В просторных сенях жарко и чадно, мясо жарятне только в поварне, но прямо в Золотой палате, на виду у пирующих. Из палатывыбегали отроки с пустыми блюдами, другие спешно вносили жареных лебедей, горкиперепелов, втроем занесли широкое дубовое блюдо, где лежал жареный кабан сторчащим ножом в спине. Кабан был размером с коня, а нож – с меч-акинак.

Запахи жареного мяса и жгучего перца едва не сшибали с ног.Палата огромна, но стены едва не трещат под напором пирующих. Княжеский стол нанебольшом помосте, там пируют избранные, а от него двумя рядами уходят черезвсю палату еще столы. Богатыри и бояре сидят тесно на массивных дубовых лавках,столы вбиты в пол, уже не перевернут в драках.

Рядом с пустым креслом князя смотрит в потолок высокой спинкойтакое же, только украшенное золотом и драгоценными камнями. На самом верхуукреплена корона из червонного золота, по ободку блещут крупные яхонты, а насамом верху горит огромный изумруд, любимый камень князя. Это кресло женыкнязя, но никто не помнил, чтобы в него опускалась хоть одна женщина.

Воздух в палате хоть топор вешай. Все красные, распаренные,вино льется рекой, уже не столько в раскрытые пасти, как мимо, порткипромочили, на полу лужи от вина и блевотины, груды костей, псы уже не дерутся,а обожрались так, что позволяют наступать на лапы, только бы не шевелиться…Гвалт несносный, орут и перекрикивают друг друга, каждый бахвалится своимиподвигами, а чужих слушать не желает, кое-кто уже с окровавленными повязками:видать, за время его отлучки хватались за ножи…

Стиснув челюсти, он несколько мгновений в полнейшем бессилиинаблюдал за буйством. Власть любого князя держится на мечах его дружины. Здесьсобрались сильнейшие, знатнейшие, за каждым старшим дружинником стоят его вои,смерды, земли, даже племена, с которых собирают дань и привозят ему в Киев. Невсю, конечно, часть по уговору остается на прокорм их собственных дружин.

Илью Жидовина бы, прозванного Муромцем, сюда, мелькнуламысль. Тот не любит этих разряженных, мигом бы обломал рога. Супротив негобогатыря нет… Но Муромец сейчас на дальней заставе богатырской. Семь сутокскакать до Киева без отдыха. Да и можно попасть из огня в полымя: сам Муромецне раз в пьяном угаре разносил кабаки, бил и калечил стражу, что пыталасьунять… Самому князю дерзко грозился уши надрать…

Добрыня мог бы справиться, но тот либо в Новгороде, либотоже с Муромцем на заставе. А Лешак, поповский сын, сам не справится. Датоже сейчас на заставе, от Муромца не отходит…

При виде князя богатыри заорали, вскинули кубки. Сколько жевина в них помещается, мелькнуло в голове. Он широко улыбнулся, приветственновскинул руки – обнаженные до плеч, длинные и толстые, перевитые сухимимускулами, настоящие длани воина.

По правую руку князя сидел сам Тудор Садмизович – начальниквсех берендеев на службе Владимира, немолодой, слегка погрузневший, но ещеспособный вспрыгнуть на скачущего коня, пересесть на скаку на заводного, непокидать седло двое, а то и трое суток. Он пихнул Владимира в бок:

– Что, лучше все-таки с батырами, чем с мудрецами?.. Ха-ха!

Владимир ответил красивым мужественным голосом то, чего отнего ждали:

– Мудрость к нам еще придет, когда головы покроются инеем.А пока в жилах кипит горячая кровь – будем веселиться!

За его столом радостно заржали, снова вскинули кубки.Взмыленные отроки сбивались с ног, едва успевая заменять пустые кувшиныполными. Бесконечный пир вспыхнул с новой силой, словно костер, в которыйподбросили охапку сухого хвороста. Воевода Претич сам взялся прислуживатькнязю, наливал ему в кубок, заботливо подвигал ближе братины с хмельным медом,потчевал изысканными яствами. А когда старшие слуги пытались его за­менить,шугнул их, заявив громогласно, что это великая честь – служить столь великомукнязю, как на поле брани, так и за пиршественным столом.

За Тудором дальше сидел Кучуг – печенежский князь наслужбе у Владимира, далее разместились воеводы и знатные бояре: Волчий Хвост,Байдук, Улан, за ними – варяжский ярл Якун, а из богатырей за княжьимстолом сидели Ратмир, Ян Усмович, Андрих Добрянков, Казарин, а также только чтоявившийся с дальней заставы богатырской знатный богатырь ТвердохлебДлиннорукий…

Стол для богатырей, менее знатных подвигами, накрыли вовторой палате, Серебряной, а в обширном княжьем дворе расставили столы дляпростого люда. Пусть всякий найдет место за столом, обильное питье, безкоторого на Руси не быть, и всяческую дичь, доставленную из дремучих окрестныхлесов.

В палату вошли и встали за спинкой княжеского кресладва волхва: Стойград и Велетич. Оба многое умели и еще больше знали, моглилечить опасные недуги, зашивать рваные раны, постигали движение звезд, а взнании небесных сфер могли переспорить любых мудрецов Востока, но что простомународу движения небесных сфер? Гораздо важнее, что волхвы зрели в земле клады.Стойград на два заступа, а Велетич на все пять, так что нередко их сажали вкрытые повозки, возили по окрестным землям.

Можно бы, конечно, одного Велетича, но больно стар, тряскине выносит, и как Владимиру ни требовалось закопанное золото скифов и другихдревних народов, все же волхвов берег, а к полуразмытым дождями и ветрамидревним курганам волхвов доставляли в носилках из скрещенных копьев, какраненых бойцов.

Правда, так удавалось добираться только до кладов,закопанных простым людом или же разбойниками, а цари и полководцы своисокровища хоронили под землей глубоко, ни один волхв не узрит, а для того чтобыскрыть следы, нередко копателей убивали, а по месту похорон прогоняли несметныетабуны коней, дабы копытами вбили в землю малейшие следы работ…

Тудор что-то принялся рассказывать Кучугу, похохатывал,Кучуг то хмурился, то вскидывал брови. Владимир толкнул его локтем:

– Когда больше двух, говорят вслух.

Тудор мгновенно повернулся к нему всем грузным телом,стремительный и быстрый, несмотря на дородность и годы:

– Да о козлах все речь!.. Не разумеет меня этот козел…