– И про великанов, – закричали за столом.

– Да, как это с тремя?

– Змея чем побил?

Фарлаф откашлялся, выпятил грудь, и без того выпуклую, каксорокаведерная бочка. Голос богатыря прогудел как со дна этой бочки,неторопливо и небрежно:

– Да что особенного? Впервой, что ли? Подъехал к пещере,кричу: вылезай, зеленое! Кричал, кричал, наконец слышу недовольное: кто там?Я слез с коня, жаль губить друга, сам с мечом в руке шагнул в пещеру,кричу: это я, доблестный Фарлаф, который пришел к тебе биться смертным боем!..Слышу – молчит, а потом спрашивает с недоумением: если биться, то биться,только зачем мне в задницу влез?.. Гм, что это я, не так было, больно вино утебя крепкое, княже… На мой крик вылез Змей лютый, огнем дышит, крылами машет,зубами лязгает, как пес на муху. Ну, изловчился я, одним ударом срубил все триголовы. Потом вывел из пещеры пленных девок… Ни одну пальцем не тронул, клянусь!Из них трое уже и так брюхатые. Видать, давно их похитил. Морды – во, накраденом-то мясе…

Голос становился все тише, а лицо вытягивалось. Взгляд былустремлен в чашу. Рядом поднялись еще двое, заглянули тоже, на их широких лицахрасплылись злорадные усмешки. За столом засмеялись, смех перешел в хохот, аФарлаф стоял красный, как вареный рак, на него уже показывали пальцами.

Фарлаф гаркнул взбешенно:

– Да брехня это все!

Он с размаху швырнул чашу об пол. Зазвенело, она подпрыгнулана уровень стола, покатилась позвякивая. Ее с хохотом поймали, Фарлаф орал идоказывал, что все волхвы – обманщики, дурят людей, тем и живут, всех ихразметать бы деревьями. А то и к хвостам диких коней попривязывать…

Владимир, сам смеясь, подал чашу статному молодому воину:

– Ну-ка, добрый молодец. Мы все слыхивали, как ты в одиночкупобил целый отряд лихих степняков! Держи чашу обеими руками… так, верно, волхв?А теперь повтори при всем честном народе, сколько их было в том войске,которое ты разметал сам-вдруг?

Воин встал, и без того румяное лицо залилось тяжелой кровью,побагровело под взглядами множества дружинников. Держа чашу у груди, сказалнесчастным голосом:

– Это было на развилке дорог… Их было двенадцатеро, но сомной мой длинный меч, я ехал на коне-звере, а руки у меня никогда неустанут рубить супротивника!.. Я сам бросился на них. А они вседесятеро сперва попятились, а когда наконец поняли, что не уйдут, то таквсемером и налетели на меня. Визжали, размахивая саблями. Но что их шестеросабель супротив моего меча? Я начал рубиться, двое тут же упали с седел, аеще двое попятились… поняли, с кем довелось встретиться! Я кинулся на них,зарубил последнего… а потом забрал всех коней, оружие и так с двумя конями вповоду приехал к твоему двору, великий князь!

Голос его становился все тише, губы дрожали, а глазас такой надеждой заглядывали в чашу, что за столом смешки раздались тотам, то здесь, остальные посмеивались негромко. Мальчишка совсем, приврал, дажебывалые врут, вон как Фарлаф, а этот уж очень жаждет выглядеть зрелым мужем, ау самого еще щеки в пуху…

…Владимир обводил пирующих горящим взглядом исподлобья, итам, куда падал его взор, веселье гасло. Волхв, то ли желая отвести в сторонукняжий гнев, то ли преследуя нечто свое, шепнул с загадочной усмешкой:

– Ну, ты уже убедился, сколь доблестны твои богатыри… Ночаша может проверить и женщин!

Владимир перевел на него сумрачный взор:

– Как?

– Была ли верна мужу… Блюла ли честь девичью. Чаша совратьне даст!

Владимир властным жестом велел подать ему чашу. Та стояла одинокона краю стола, к ней опасались даже притрагиваться. Малый отрок, которомухвалиться нечем, бережно отнес князю, но даже он держал ее на вытянутых руках,словно видел на дне гадюку.

С коварной усмешкой Владимир протянул чашу старому, ноеще статному воину, у которого на лбу седые волосы были придавлены широкимобручем из золота. А над переносицей зловеще блистал кроваво-красныйрубин, знак княжеской власти. Князь журавлевцев, даже не просто князь, асветлый князь, что означает власть над группкой князей помельче. Так и не пошелпод руку Руси, а крепости у журавлевцев надежные, народу много, так просто неосилить, приходится держать при себе торговлей, выходом в Царьград и в другиедиковинные страны.

– Прими чашу, доблестный князь! И поведай, не случилосьли с тобой чего-либо необычного, что стоило бы рассказать на таком пиру?

Князь встал, прежде чем принять чашу, сдержанно поклонился вобе стороны, избегая даже видимости, чтобы поклон достался Владимиру:

– Мой поклон люду киевскому… Гм, случилось ли что-либонеобычное?

Он перевел взор на женщину, что сидела по правую руку. Тоженемолодая, но увялая роза все равно красивей чертополоха, она выгляделакнягиней больше, чем любая из жен Владимира, и это добавило краски гнева в еголицо. Женщина вскинула на него глаза, большие и голубые как небо, ее полныегубы дрогнули в сдержанной улыбке. Таким же задумчивым голосом она произнесла:

– Необычное?.. Вряд ли… Разве что те разбойники, чтопытались нас ограбить под самыми стенами Киева?.. Но это, я думаю, обычное делов княжестве, где не умеют защитить тех, кто кормит князя и дружину. Или телешие, что вышли из леса и напали на одинокое село, где домики поставилислишком близко к деревьям?.. Но это необычно у нас… У нас мужчины непьянствуют беспробудно в княжеских хоромах, похваляясь подвигами, а бдят изащищают.

Владимир все мрачнел, кожа натянулась на скулах, челюстистиснул, даже кулаки сжал так, что костяшки побелели. Глаза его прожигали обоихнасквозь. В палате повисла тяжелая тишина. Князь, все еще держа чашу словнов задумчивости, светло улыбнулся:

– Ничего не случилось, князь Владимир. Но разбойников япобил, их было с дюжину… Да и леших порубил. Еще над нами Змей пролетел, огнемдохнул, но я пустил каленую стрелу, в крыло поранил… Он тут же повернул, теперьсидит где-нибудь в норе, рану зализывает…

Руки его дрогнули, чуть опустились. За столами началивскакивать, но в чашу заглядывать не пришлось, светлое вино колыхалось вровеньс краями. Князь улыбнулся беспечно, поднес чашу к губам. Все затаили дыхание,глядя, как задвигался кадык. Князь запрокидывал чашу все сильнее, несколькокапель сорвалось с губ, повисло на бритом подбородке, квадратном, раздвоенномпосредине.

За столами раздался говор, разросся. Богатыри начали мерностучать кубками по столу:

– Слава!

– Слава Круторогу!

– Слава князю журавлевцев!

– Слава настоящему витязю!

– Слава!

Князь запрокинул чашу уже вверх дном. За столами восторженновопили. Он поймал языком последние капли, героя видно и за столом, другой бызапросил передых или свалился, а Круторог даже не шатнется. По ту сторону столаВладимир улыбается широко, но в глазах настороженность, да и улыбка застыла.Волхв наклонился, пошептал звериным рылом, Владимир вскинул руку, говор и крикинесколько стихли. Он взял чашу, вперил недобрый взор в жену князя, сказалмедленно: